Желтые ромашки
Шрифт:
— Вот… — Аудрюс сует ей под нос мертвого голубя.
— Ой, да это же Хромуша, — удивляется Розите, отковыривая от апельсина дольку и отправляя ее в рот. — Что это с ним?
— Что, что… Мурлыка твоя. Я сам с балкона видел.
— Такая противная кошка, — подтверждает Гедрюс. — Ну, это ей даром не пройдет. Мы ее проучим.
— Узнает, как за голубями охотиться! — поддерживает Расяле.
Лицо Розите хмуреет. Минуту она о чем-то молча раздумывает… Это ее кошка. И она любит Мурлыку, играет, гладит, на руках таскает. Иногда даже повязывает ей на шею свой розовый
— А кто еще видел, что она? — наконец спрашивает Розите.
Аудрюс пожимает плечами.
— Так я сам точно видел. С балкона. Сам видел, — повторяет он.
— Сам, сам… — сердито передразнивает его хозяйка Мурлыки. — А может, ты сам этого голубя… Мурлыка у нас добрая, никогда не царапается, никого не обижает… Ох, наверно, сам ты…
Расяле и Гедрюс растерянно поглядывают то на Аудрюса, то на Розите. А та отколупывает по дольке от своего апельсина и протягивает им. Сначала ребята не берут, но апельсин так вкусно пахнет. Сочный, свежий. И они не выдерживают.
— Тут могилка будет? — отвернувшись от Аудрюса и дожевывая остальные дольки, по-деловому осведомляется Розите. Ребята грустно кивают. — Хорошее местечко. — Она кладет похожую на цветок апельсиновую корку на дно ямки. — Так ему мягче будет. А сверху мы еще клеверок посадим. Ладно? Вот красиво будет!
И они уже втроем: Розите, Гедрюс и Расяле опускают в ямку Хромушу, засыпают землей, делают сверху холмик и сажают кустик клевера. Аудрюс стоит в стороне, понурив голову. Чувствую, что глаза у него полны слез.
Могилка действительно вышла на славу.
— Я сейчас за мячом сбегаю, поиграем, — говорит Розите, когда они закончили украшать невысокий земляной холмик. И ребята тут же забывают и о могилке, и о похороненном в ней Хромуше.
— Неси!
Розите вприпрыжку отправляется за мячиком.
— В футбол… будешь? — тихо, словно извиняясь, спрашивает у приятеля Гедрюс.
— Я на воротах, а ты — нападающим, — предлагает Расяле.
Но Аудрюс не отвечает. Как будто и не слышит их. Потом, сжимая в руке палку, которой вначале копал яму, направляется к подвальному окошку и, нагнувшись, заглядывает туда.
— Вон она, вон! Смотрите, вон! — Голос его сразу оживает. — Видите — зеленые глаза светятся? Мурлычища!
Он бросает в окно палку. Фыркая, свернувшись дугой, из соседнего окошка выскакивает Мурлыка и пускается наутек.
Расяле и Гедрюс стоят, опустив головы. Понимаю, что им не по себе, неловко, скверно на душе. И мне неловко. Мог же швырнуть в разбойницу пепельницу или горшок с кактусом. В конце концов — и вырезанную из дерева белочку, подаренную другом ко дню рождения. Мой друг — добрый человек, неужели обиделся бы, что бросили его подарок? Ведь спасали жизнь!
Но тогда не случилось бы того, о чем я сейчас вам рассказываю, — пытаюсь я оправдать себя, — и Расяле с Гедрюсом не поняли бы, как это стыдно предавать друга за апельсиновую дольку. И сам я не подумал бы, что иногда в душе человека встречаются голубь и хищная кошка. Встречаются? Сталкиваются? К сожалению, да, хотя вместе им там нет места, как нет места лжи. Рядом с правдой.
ЛЕСНАЯ КРАСАВИЦА
КАК ПРИШЛА ЗИМА
Все разошлись: папа на завод, мама в магазин, старший брат в школу. Только Видас с бабушкой остались дома. Сидят на кухне и беседуют.
— Бабушка, а когда начнется весна? — спрашивает внук.
— Когда прилетят из жарких стран жаворонки.
— А лето?
— Когда первая земляника поспеет.
Видас задумывается. Значит, сначала поспевает земляника. Потом солнышко становится таким горячим, что согревает реки и озера. Даже в море тогда можно купаться. А потом…
— Бабушка, а когда осень начинается? — снова спрашивает Видас.
Теперь задумывается бабушка. Лицо у нее такое морщинистое, что, кажется, для новой морщинки и места не найдется. И все-таки в уголках глаз собирается еще несколько.
— Осень, внучек, приходит тогда, — раздумчиво произносит бабушка, поглаживая теплой ладонью вихрастую голову Видаса, — когда зацветают георгины. Они словно бы предвестники осени…
Видас помнит георгины. Еще с прошлого лета помнит. Их пышные шапки цвели под окнами. Белые, желтые, светло-розовые и темно-красные. И правда — зацвели и вскоре началась осень. Становилось все холоднее и холоднее, пошли бесконечные дожди.
«Бррр!..» — Видас даже плечами передернул.
Нет, ему совсем не хочется, чтобы наступала осень.
— Бабушка, а если георгины не расцветут, осень все равно придет?
Бабушка снова задумывается. И снова несколько новых лукавых морщинок собирается в уголках ее глаз.
— Может, и не придет, — улыбаясь, говорит она. — Сколько себя помню, сначала всегда зацветали георгины, и только потом наступала осень.
Тут Видасу захотелось выбежать во двор и посмотреть, уж не собираются ли цвести георгины, посаженные под их окнами бабушкой. Обулся, надел полотняную шапочку с козырьком и тихонько, чтобы бабушка не заметила, выскользнул из дома.
Мощные кусты георгин буйно зеленели и вроде не собирались цвести. Однако, если хорошенько присмотреться, на них можно было заметить несколько уже довольно крупных бутонов. И Видас погрустнел: значит, через несколько дней бутоны распустятся, и лето кончится? Дни пойдут на убыль, солнышко станет светить не так ярко, зарядят дожди…
«А что если сорвать эти бутоны? — пришло вдруг Видасу в голову. — Ведь бабушка сказала, осень не придет, пока не зацветут георгины!»
Он огляделся по сторонам, посмотрел на кухонное окно, нету ли там бабушки, быстро отщипнул все бутоны и, выкопав в песке ямку, зарыл их туда. А потом долго расхаживал по двору, гордо вскинув голову и заложив руки за спину, словно собирался всем сообщить, что отныне и солнышко, и тепло, и даже дождь в полном его, Видаса, подчинении!