Желтый свитер Пикассо
Шрифт:
Она села на переднее сиденье, брезгливо отодвинула ножкой мусор, разбросанный по полу: две пластиковые бутылки, засаленную газету и пару окурков, и проверила маникюр.
– Чего, ногти пообломала? – с сочувствием спросил Клим, и его чуть не вырвало от собственной «неотразимости». Мишель торопливо спрятала руки в карманы курточки.
– Неужели это ездит? – ехидно спросила она. – Невозможно иметь такую машину, Клементий. Давно пора выкинуть ее на помойку.
– Что ты понимаешь! Это же раритет! Гордость моего дедушки, – похвалился Клим и завел мотор. Машина громко пукнула, выпустив из выхлопной трубы облачко черной гари.
– Обалдеть, – обернулась мадемуазель Ланж, и Клим озадаченно на нее посмотрел. Похоже, наследница миллионов в самолете даром времени не теряла и активно знакомилась с новейшими тенденциями русского языка.
Они выехали из Шереметьева. Мишель тут же прилипла к окну, разглядывая местные достопримечательности, бесконечные рекламные щиты и скудные пейзажи.
– Боже мой! Русские березы! Я читала о них у Тургенева и мечтала увидеть все это своими глазами. Как я мечтала об этом, Пикассо! – восторженно щебетала девушка. – Ты покажешь мне Москву? Я хочу увидеть все-все-все…
– Завтра, если захочешь, – буркнул Клим. – Сегодня я занят на выставке.
– Прости, я об этом не подумала. Удивительно, но я представляла тебя именно таким: неординарным, прямолинейным, мужественным, только без усиков и очков, – заявила Мишель, и Клим чуть не съехал в кювет. – Это невероятно, что ты меня узнал!
– Я узнал тебя, потому что на тебе был желтый полосатый свитер. Ты сама дала мне наводку на свою аватару – «Желтый свитер» Пикассо. Тебя бы и идиот узнал, – неожиданно заявил Клим, и Мишель перестала смеяться. – И мы едем не в отель. Я снял для тебя квартиру, – невзначай предупредил он и решил, что пора продемонстрировать Мишель свое философское креативное нутро. – Отели – это удовольствие для буржуев, а я – свободный нищий художник! Нищий из принципиальных соображений! – выкрикнул Клим и блеснул глазами. – Только в нищете может родиться нечто гениальное! – с пафосом заявил он, на минуту потеряв рулевое управление. – Богатство убивает талант и разлагает душу. Я – антагонист по природе! Как Рахметов! Ненавижу мещанство и жизнь ради обогащения! И протестую против беспредела и несправедливости. Кругом – ложь! Лицедеи, которые прячут свои истинные лица под масками! Снаружи все эстетично, а копнешь поглубже – дерьмо собачье. Фальшивый бриллиант вроде и блестит, но грош ему цена. Так вот я против, в натуре! Я против всего этого дерьма! – Клим закончил свою проникновенную жаркую речь и посмотрел на Мишель безумными глазами.
Мишель долго молчала, переваривая услышанное.
– У меня такое чувство, словно я знаю тебя всю жизнь, – тихо сказала она после паузы, и Клим снова чуть не съехал в кювет. – Мы с тобой весьма похожи, Пикассо. Я вожделею увидеть твои работы! Уверена, они полны смысла и силы.
– Вожделеть тебе осталось недолго, родная, скоро ты сможешь оценить их по достоинству, – хмуро отозвался Клим и тяжко вздохнул. Напугать мадемуазель Ланж одержимостью и невменяемостью не получилось. Любую нормальную девушку подобный шизанутый типаж, по крайней мере, насторожил бы, но мадемуазель Ланж оказалась крепким орешком. Воистину, она видела только то, что хотела видеть, и оправдывала любой поступок своего виртуального возлюбленного. Осталась одна надежда – вернисаж. Если уж наследница миллионов не ужаснется и ухитрится найти смысл в лягушачьей расчлененке «от Клементия Конюхова», значит, он, Клим Щедрин, решительно ничего не смыслит в искусстве.
Но привести мадемуазель Ланж в состояние панического ужаса удалось гораздо раньше. Когда Мишель вошла в квартиру, арендованную Климом, с наследницей миллионов случился первый припадок. Второй припадок разразился спустя пять минут, когда девушка обнаружила в кухне таракана, вернее, тараканиху, такую рыженькую симпатичную прусачку, с усиками и со свежим яйцом в попе. Третий припадок приключился, когда она увидела из засиженного мухами окна обещанный Кремль. Дальнейшее Климу было неведомо, ибо он быстренько смотался, оставив на зеркале в прихожей ключи и пригласительный билет на выставку, отпечатанный на цветном лазерном принтере прошлой ночью. На билете каллиграфическими буквами был выведен адрес галереи, время открытия выставки и название экспозиции: «Зеленый апофигей Клементия Конюхова». Второе слово Клим нахально позаимствовал у писателя Юрия Полякова, из его некогда прогремевшей повести о жизни и любви номенклатурной элиты. Никаких угрызений совести по этому поводу он не испытывал. Мучительного чувства вины больше в его душе не наблюдалось – там царили легкость и необъяснимое
Звонок от Варламова как обухом ударил его по голове.
– Клим, неважные новости, – устало сказал Иван Аркадьевич. – Сегодня в больнице скоропостижно скончался Рутгер Ольсен.
– Господи! – выдохнул Клим.
– Думаю, Алечка должна об этом знать. Но ты сам ей скажи, по телефону мне как-то не с руки.
– Как же это произошло, Иван Аркадьевич? Что случилось? Несчастный случай?! – потрясенно спросил Клим.
– Нет. Рут ухитрился каким-то немыслимым образом заболеть амебным энцефалитом. Вернувшись в Данию, он почувствовал себя плохо и подумал, что немного простыл в самолете. Но болеть не было времени: встречи с друзьями, светские приемы, выпивка… Его мучили постоянные головные боли, ныла спина, но к врачу он не обращался, пил аспирин по утрам, чтобы избавиться, как он считал, от легкого недомогания, похмелья и озноба. Боли с каждым днем становились все сильнее, аспирин уже не помогал. Когда он наконец понял, что со здоровьем возникли серьезные проблемы, было уже поздно. Врачи удивлены, что он вообще продержался так долго. Обычно при этой разновидности энцефалита смерть наступает на четвертый-пятый день. Дикость какая, в наше время – и энцефалит! Я с трудом в это верю, Клим, – печально вздохнул Варламов и простился.
Клим припарковал машину и долго сидел, уставившись в одну точку и пытаясь прийти в себя. У него в голове не укладывалось: как крепкий молодой мужик, талантливый, красивый, полный сил… мог взять и скоропостижно умереть от какого-то паскудного энцефалита? И каким образом он вообще ухитрился подхватить эту болезнь в стерильной Европе? В памяти вдруг всплыл день их бурного знакомства. Подарочная коробка с крысой и записка о скорой смерти… Клим похолодел, по спине его поползли мурашки. А ведь записка оказалась пророческой, хотя предназначалась, по словам Алевтины, не Ольсену, а именно ей, и случайно попала не к тому адресату. Коробочку с крысой, как выяснилось, презентовала Алечке завистливая Мария Леви, чтобы испортить ей настроение перед премьерой. Но Алечка презент даже не успела открыть. Подарок открыл Ольсен. Открыл – и через две недели скончался… Господи, а что, если та крыса, которую Рут потом выкинул в помойное ведро, была заразной?! Почему же тогда он, Клим, до сих пор жив? Ведь он крысу вынул из коробки за хвост и долго разглядывал ее в номере у Ольсена. Клим внимательно прислушался к себе – голова вроде бы не болела, чувствовал он себя нормально. И потом – Мария Леви! Она довольно долго находилась в номере у Ольсена и не торопилась его покидать. Значит, дело не в крысе, с облегчением подумал Клим. Ольсена ему было искренне жаль, хотя Клим почти не знал его. Смерть в самом расцвете лет казалась несправедливой и неестественной. Алечка тоже будет переживать. Как же ему не хотелось ее расстраивать! Но сообщить трагическую новость невесте все равно придется, только не сейчас, а вечером, после выставки, решил Клим и завел мотор.
Глава 7
Кукла
Это был третий «молчаливый» телефонный звонок за день. Послушав немного тишину, Аля раздраженно бросила телефонную трубку на рычаг, плюхнулась на диван, сложила руки на груди и, глядя на аппарат с ненавистью, сдула с лица упавший на глаза завиток волос. Завиток на мгновение воспарил в воздух и вернулся в исходное положение. Алечка нахмурилась, сфокусировала глаза на кудряшке и, продолжая сидеть в той же позе, повторила попытку – безуспешно, волосы упали обратно на лицо. Алечка подула сильнее, еще раз, и еще, и дула до тех пор, пока не заслезились глаза и смертельно не зачесался нос. Пришлось заправлять волосы за ушко рукой, а так было лень…
Она забралась с ногами на диван, почесала пятку в полосатом шерстяном носке, схватила пульт, включила телевизор и бездумно уставилась в экран. Телевизор был превосходным: гордость Клима, с широким экраном, со стереозвуком, прекрасным изображением и немыслимым количеством программ на любой вкус. Смотреть его было одно удовольствие – первые четыре дня после возвращения в Москву. Лучше бы она не возвращалась из Европы вовсе! Может быть, тогда не было бы этого чувства гадливости в душе… молчаливых звонков, и тягостного ожидания, и сомнений.