Жемчужина страсти (Маргарита Наваррская, Франция)
Шрифт:
То есть с чувственностью все обстояло как надо: Марго по-прежнему была готова лечь в постель с первым встречным красавцем и не могла устоять перед зовом природы. Возбуждение нарастало, доводило ее почти до отчаяния, но… прежнего восторга Марго уже не испытывала. Там, где на нее прежде обрушивался водопад наслаждения, она ловила теперь только жалкие крохи. Вся ее жизнь превратилась отныне в погоню за наслаждением, и это было только первой местью, которую уготовила ей разгневанная богиня.
Следующим любовником Марго стал молодой придворный по имени Сен-Люк. Он славился
Двор тогда находился в Лионе, где праздновал возвращение из Польши Генриха III. Король (Карл) умер, да здравствует король (Генрих)!
Он тоже начал ревновать сестру и решил призвать ее к порядку тем, что сообщил Генриху Наваррскому и о новом любовнике, и о прежнем… вернее, одном из прежних, а именно, о герцоге Анжуйском (данный титул перешел теперь к Франсуа Алансонскому). Король надеялся рассорить между собой руководителей недавнего заговора.
Однако Наваррец был прекрасно осведомлен о поведении своей жены, но ему было наплевать, ведь он и сам без зазрения совести предавался безудержному разврату.
Однако так или иначе слух о предательстве братца Генриха до Марго дошел и заставил ее стать чуть-чуть осторожней. Она совсем не хотела, чтобы ее отправили в монастырь! Несколько дней молодая королева вела себя очень разумно и совсем не смотрела на мужчин, чтобы избежать искушения. К тому же ее смущало то, что они не могут дать ей того, чего она так желает, — наслаждения.
Именно тогда дорогу ей перешел некто Луи Клермон д’Амбуаз, сеньор де Бюсси. Сей весьма элегантный молодой человек проводил все время на дуэлях или в объятиях придворных дам. А еще, по словам современника, «у него был часослов, в котором он записывал истории знакомых ему незадачливых мужей, посвящая каждому хвалебный гимн».
Ему тоже всегда было мало наслаждения, поэтому отношения любовников свелись к безудержной похоти. И очень скоро они допустили неосторожность. Однажды вечером кто-то увидел их в тот момент, когда они совокуплялись прямо в одежде, стоя в дверях комнаты.
Общеизвестно, что взбешенный от ревности Генрих III призвал Наваррца:
— Твоя жена обманывает тебя с Бюсси!
Муж Марго лишь пожал плечами и ничего не ответил. Его это не волновало. Равнодушной осталась и матушка. Она еще и короля призвала к порядку:
— Не знаю, как клеветники подсовывают вам подобные фантазии, — возразила она строго. — Все несчастье моей дочери в том, что она живет в ужасное время. Во времена моей молодости мы свободно разговаривали с кем угодно, и все порядочные люди, сопровождавшие короля, вашего отца, спокойно заходили в спальню мадам Маргариты, вашей тети, и в мою; никто не находил в том ничего странного, потому ничего странного и не было. Бюсси видится с моей дочерью на глазах у вас и у ее мужа, в присутствии свиты ее мужа у себя в комнате, в присутствии всех, а вовсе не тайком, не за запертой дверью. Бюсси знатный человек и первый при вашем брате. Есть ли тут повод для подозрений?
Так оно и
Муж Марго оставался по-прежнему равнодушен к похождениям жены. Казалось, он совершенно поглощен своим романом с дамой из окружения королевы-матери, с грациозной мадам де Сов.
Однако Наваррец был большим хитрецом. Он спал с мадам де Сов, но мечтал о побеге из Парижа. И вот однажды он исчез, и в следующий раз парижанам суждено было увидеть Генриха только через двадцать лет…
Он тут же поспешил отречься от католической веры, в которую перешел исключительно ради спасения своей жизни. И сообщил при том, что «сожалеет лишь о двух вещах, оставленных в Париже: о мессе и о своей жене. Что касается первой, то он постарается без этого обойтись, а вот без второй не может, да и не хочет обходиться».
То был первый раз, когда он выразил беспокойство о Марго.
Беарнец написал супруге письмо, в котором извинялся, что покинул Лувр, не попрощавшись с ней, и поручил сеньору Дюрасу поехать за женой.
Но Генрих III отказался отпустить сестру, сказав, что та является самым лучшим украшением его двора и он не в силах расстаться с ней. Фактически же Марго стала пленницей. Она не имела права выйти из своей комнаты, у дверей день и ночь стояла стража, а все ее письма прочитывались.
Во всеуслышание брат обвинял сестру в организации побега Наваррца. В действительности же Генрих III подозревал, что Марго участвовала вместе с мужем в заговоре в пользу их брата Франсуа, герцога Анжуйского, и отчаянно к тому ревновал. Все-таки воспоминания юности были еще живы у членов этой семьи, которые были связаны не только кровными узами.
Ужасно страдая от вынужденного целомудрия, Марго пыталась скрасить свое заточение поэзией, древней литературой и музыкой, но Ронсар и Овидий оказались никудышными любовниками. К концу третьего месяца режима воздержания она превратилась в настоящую тигрицу, лишенную самца. «Пронзительное желание, сжигавшее ее плоть, временами доводило ее до болей в пояснице, до невозможности сдержать какой-то нечеловеческий крик. Без сомнения, на том месте, где у нее рос пушок, — писал один современник, — можно было при желании сварить яйцо, настолько там было горячо и даже жарко».
И вот однажды Марго упала к ногам Генриха III и стала молить его о разрешении отправиться к мужу. Король не собирался ее отпускать, но помогла мать: она решила, что в обмен на свободу Маргариты ее мятежный младший сын откажется от противоборства с короной.
Разрешение было дано, хотя очень неохотно. И то с условием, что Марго должна приложить все силы, чтобы помирить протестантов с католиками, а вовсе не о личной жизни думать.
К тому времени бедняжка Марго находилась уже на грани полного безумия: по ночам она кусала простыни, видела непристойные сны и выкрикивала непристойности вслух.