Жемчужина востока
Шрифт:
Это был молодой человек, не более двадцати трех или двадцати четырех лет. Роста выше среднего, стройный, но крепко и красиво сложенный, живой и энергичный в жестах и движениях. Его густые темно-каштановые волосы, коротко остриженные, вились крутыми кольцами. Кожа, тонкая и нежная, покрыта золотистым загаром, а большие серые глаза, расставленные широко, смотрели смело, открыто из-под резких, энергичных черных бровей, придававших его лицу выражение твердости и решимости.
Красиво очерченный, несколько большой рот обнажал в улыбке двойной ряд ровных белых зубов. Слегка
С первого же взгляда он понравился Мириам, и даже больше, чем кто-либо из молодых людей, которых она видела до сих пор, да и несравненно больше Халева, товарища ее детства.
Покончив с распоряжениями, римлянин отрекомендовался девушке:
– Я – Марк, сын Эмилия. Имя моего отца известно Риму. И мое станет со временем известно. Пока же я ничем не могу похвалиться перед тобой, разве только дядюшке моему Каю вздумается умереть и оставить мне свои громадные богатства, выжатые из испанцев. Пока же я – простой центурион (сотник), и мой начальник – достопочтенный и высокочтимый прокуратор Иудеи, благородный Альбин! – добавил Марк с оттенком сарказма. – Меня послали расследовать дело по обвинению ваших уважаемых ессеев в убийстве или в соучастии в убийстве одного недостойного еврея, в числе других посланного сюда грабить житницы этой общины! Теперь хотелось бы услышать что-нибудь и о тебе, прекрасная госпожа!
Мириам с минуту молчала в нерешимости. Стоит ли ей так откровенничать с незнакомым человеком? Нехушта же, которой казалось, что молодой римлянин – человек влиятельный и сильный здесь, в Иудее, и заслуживает полного доверия, отвечала за свою молодую госпожу:
– Девушка эта, господин, – моя госпожа, единственное дитя высокорожденного грека-сирийца Демаса и благородной супруги его Рахили, дочери богатейшего купца в Тире. Отец госпожи моей умер в амфитеатре Берита (Beritus), а мать умерла родами!
– В амфитеатре? – воскликнул молодой римлянин. – Разве он был злодей или преступник?
– Нет, господин, – вмешалась Мириам, – он был христианин!
– Христианин! – повторил Марк. – О христианах говорят много дурного, но я знаю о них только то, что они мечтатели. Однако ты сказала мне, госпожа, что принадлежала к общине ессеев?
– Я – христианка, как мои отец и мать, но нашла приют у ессеев. Они не пытались отвратить меня от той веры, в которую я была крещена!
– Опасно быть христианкой! – заметил ее собеседник.
– Пусть так! Меня ничто не пугает! – ответила Мириам. – Я готова на все!
– Господин, – вмешалась Нехушта, – быть может, госпожа моя и я сказали больше, чем следует. Но мы доверяем тебе и, хотя ты водишь дружбу с Бенони, все же надеемся, что ты сохранишь в тайне все, что слышал, и не откроешь ему убежище его внучки!
– Вы не напрасно оказали мне доверие! Но обидно, что все его богатства, которые по праву принадлежат его внучке, пропадут даром!
– Высокое положение и богатство еще не все, господин. Свобода личности и свобода веры больше значат, а моя госпожа ни в чем не нуждается. Теперь я сказала тебе все, господин! – докончила Нехушта.
– Не совсем. Ты не сказала мне имени твоей госпожи! – возразил молодой римлянин.
– Ее зовут Мириам!
– Мириам, – повторил он, – красивое и милое имя. А вот уж видно и селение! Это оно и есть?
– Да, господин, это селение ессеев, – подтвердила Мириам, – зал совета – в этом большом здании, а это странноприимный дом…
– А этот домик, что стоит так особняком от других? – спросил Марк.
– Господин, наш домик; в нем живем мы с Нехуштой!
– Я угадал! Этот прекрасный садик может принадлежать только женщинам!
Разговаривая, они подходили к селению. Марк шел подле девушки, ведя лошадь в поводу и удивляясь, что эта полуеврейка так свободно отвечает на все его вопросы не хуже египтянки, римлянки или гречанки.
Вдруг из кустов справа выступил на дорогу Халев и остановился как раз перед ними.
– А, друг Халев, – приветствовала его Мириам, – вот это римский сотник Марк, он прибыл сюда посетить кураторов! Проведи его и воинов в зал совета да предупреди дядю моего Итиэля и других о его прибытии. Нам же с Нехуштой пора домой!
– Римляне всегда прокладывали себе дорогу сами, им не нужно, чтобы еврей указывал им путь! – мрачно проговорил Халев и снова скрылся в кустах по другую сторону дороги.
– Друг твой, госпожа, неприветлив, – заметил Марк, провожая его глазами, – недобрый у него вид. Если кто-либо из есеев мог совершить тот поступок, то только он!
– Этот мальчик никогда еще не убил даже хищной птицы! – сказала Нехушта.
– Халев не любит чужих людей! – заметила, как бы оправдывая его, Мириам.
– Я это понял и признаюсь, что также не люблю этого Халева!
– Пойдем, Нехушта, – сказала Мириам, – своей дорогой, а тебе, господин, с твоими людьми надо идти вон туда! Прощай!
– Прощай, госпожа, спасибо тебе, что указала мне путь! – отвечал Марк, продолжая свой путь.
Домик Мириам и ее пестуньи Нехушты стоял на краю селения подле странноприимного дома на земле его, но, конечно, отделенный от него широкой канавой и довольно высокой живою изгородью из гранатовых кустов, обвешанных в это время года золотисто-красными плодами. Гуляя с Нехуштой вечером в своем садике, Мириам услыхала знакомый голос дяди своего Итиэля, окликнувший ее из-за изгороди.
– Что тебе угодно, дядя? – спросила Мириам.
– Я хотел только предупредить тебя, дитя мое, что благородный Марк, римский центурион, поселится в странноприимном доме на все время, пока будет нашим гостем! А потому не пугайся, увидев или услышав в этом саду или дворе воинов. Я буду жить здесь все это время, чтобы заботиться о нашем госте, который, как мне кажется, для римлянина весьма вежливый и приятный человек!
– Я ничуть не боюсь его, дядя, – сказала девушка, – мы с Нехуштой уже успели познакомиться с этим римским центурионом сегодня утром! – И она, слегка краснея, рассказала о своей встрече с Марком на иерихонской дороге.