Жемчужины детства
Шрифт:
Мне нравилось в лагере, но я тосковала по дому. Раньше я никогда не уезжала одна, и расставание с родителями давалось мне тяжело. Я очень по ним скучала и, оставаясь в одиночестве, часто плакала. В середине месяца мама приехала меня навестить. Когда я призналась, что скучаю, она обняла меня, но твердо сказала: «Нельзя вечно держаться за мою юбку. Ты должна пробовать справляться сама».
И я пробовала. Я держалась, даже когда через несколько дней в большой палец на ноге попала инфекция и он разбух, как мячик для пинг-понга. Я держалась, даже когда мне пришлось целыми днями сидеть с забинтованной ногой в инвалидной коляске и смотреть, как другие ребята развлекаются. Я решила
Однажды вожатая застала меня, когда я плакала. Она тщетно пыталась меня успокоить, а потом произнесла:
– Тебя же зовут Вера Диамант? Диамант значит бриллиант, а раз ты у нас бриллиант, то и слезы твои из настоящего жемчуга.
Я улыбнулась сквозь слезы и с тех пор, вспоминая эти слова, всякий раз улыбалась, ощущая сладко-горький вкус прошедших дней. Эти воспоминания – и в самом деле жемчужины моего детства.
Наконец мама приехала меня забирать и в ужасе вскрикнула, увидев столь печальное зрелище.
– Я не хотела тебя беспокоить и совсем не плакала. Я же бриллиант, а мои слезы жемчужины. – И объяснила, что это значит.
– Надо было послать за мной, но я впечатлена, что ты этого не сделала, – ответила мама. – Не думала, что ты у меня такая самостоятельная. Моя малышка так быстро растет.
Думаю, именно это осознание впоследствии придало маме смелости отправить меня в незнакомую страну, и, сделав это, она спасла мне жизнь.
До тех каникул, в лагере летом 1937 года, не помню, чтобы я хоть раз ощущала тревогу. Первые девять лет своей жизни я плыла на гребне волны: меня любили, баловали, и, как любая нормальная девятилетняя девочка, я все принимала как должное.
Хотя уже тогда на моем горизонте начали сгущаться темные грозовые тучи, но, уезжая на машине из лагеря, я их не видела и даже не подозревала, что детство мое практически закончилось.
В те годы мой родной городок, который был скорее деревней со славным историческим прошлым, где все друг друга знали, жил безмятежно и счастливо, а местные были все дружелюбны и веселы. В центре города проходила широкая булыжная мостовая, по обе стороны которой стояли и большие дома, и домишки поскромнее и тянулись тенистые аллеи, уходившие в поля. Там были две старые, но хорошие школы, а нашу гордость – современный прекрасно оснащенный спортивный зал – посещали почти все здоровые люди в городе. Дважды в неделю спортивные снаряды убирали, расставляли скамейки, и зал превращался в кинотеатр, а субботними вечерами убирали и снаряды, и скамейки и устраивали танцы под музыку местного духового оркестра.
Такие же превращения случались и с городской площадью. Раскинувшаяся в тени величавых каштанов и оживленная яркими ухоженными клумбами, в теплые солнечные дни она служила тихим пристанищем для старичков. Но по субботам тишину сменяли шум и суета деревенского рынка. Торговцы занимали каждый свободный пятачок, а домохозяйки переходили от прилавка к прилавку и покупали птицу, фрукты и овощи, пока мужья сидели в двух удобно расположенных рядом тавернах, пили пиво из огромных кружек, курили и играли в карты. На той же площади разбивали передвижную ярмарку, а погожими воскресными вечерами там выступал духовой оркестр. Когда же площади не находилось иного применения, ее ровная асфальтированная поверхность прекрасно подходила для катания на велосипеде.
Окрестности города были лучшим на свете местом для игр. Кругом насколько хватало глаз тянулись леса, поля и луга. Вблизи текли две речки. Узкой лентой меж отвесных берегов, в тени тонких берез, змеилась ледяная, кристально чистая Йизера, где водилась форель. Но нам, детям, больше нравилась широкая и теплая Эльба, хоть она и не отличалась чистотой. У самой окраины города она разветвлялась и образовывала большой естественный пруд с покатыми песчаными склонами. Мы с гордостью называли его «лидо» [1] , так как он идеально подходил для плавания, и по воскресеньям сюда съезжались купаться со всей округи.
1
Общественный открытый бассейн (англ.).
В конце лета и осенью я больше всего любила бывать в лесу. Мне нравилось слушать немного зловещую лесную тишину и чувствовать под ногами бархатистый мох, видеть в просветах среди деревьев маленькие залитые солнцем полянки, поросшие лесными цветами и похожие на порталы в иной заколдованный мир. А как я радовалась, находя под деревьями грибы! Отец их очень любил, и я мчалась домой как на крыльях, чтобы показать ему свой урожай. Он говорил, что никто не умеет готовить грибы лучше мамы, а самыми вкусными были те, что собрала я.
Отец всегда хотел сына, и когда родилась я, вторая дочь, он был, мягко говоря, разочарован. Но примирился с моим полом гораздо раньше меня самой, ведь я была пацанкой по природе, а вовсе не потому, что хотела ему угодить. Я не только не считала чистоту залогом здоровья, гигиена казалась мне чем-то совершенно скучным и ненужным, и я магнитом притягивала к себе грязь. В компании мальчишек я чувствовала себя в своей тарелке. Сперва они меня не признавали, но постепенно, хоть и с большой неохотой, приняли и даже зауважали, когда я первой рухнула с высокой ветки, попалась на воровстве яблок из чужого сада и плюхнулась в грязную речку, пытаясь ее перепрыгнуть. Я упорно искала их общества, и ничто не могло мне помешать.
После мальчишек страстью всей моей жизни были коты. Стоило мохнатому созданию взглянуть на меня голодными грустными глазами, как я немедленно решала, что котик потерялся или не нужен своим хозяевам, и тащила его домой. Мои родители держали винокурню, и теплый чердак над кладовой всегда был набит мягким сеном для нашего жеребчика Вани: идеальная постелька для моих маленьких подопечных. Кто-то из них оставался со мной, другие незаметно прокрадывались к своим прежним хозяевам. Местные хорошо знали мою привычку забирать котов, и всякий потерявший своего подопечного сперва справлялся у меня и только потом продолжал поиски. Время от времени отец расчищал сеновал и оставлял лишь одного кота, принадлежавшего мне по праву. Я плакала, дулась, встречала отца ледяным молчанием, но вскоре успокаивалась и заново начинала собирать свою коллекцию.
Лошадей я тоже любила. Ничто не могло сравниться с той радостью, которую приносило катание верхом на Ване без седла. Мы ехали на речку, я брала мыло и щетку и хорошенько чистила его, а потом скакала на нем обратно, и его вздымающаяся колючая мокрая шерстка щекотала мне ноги. Мои карманы вечно оттопыривались от кусков сахара, которые я припасала для своих четвероногих друзей, но, к счастью, я не приводила домой чужих загулявших лошадей, как приводила котов.
Ванина мокрая шерстка напоминала мне дедушкину бороду, безукоризненно ухоженную, но очень колючую. Когда я целовала деда, приходилось сдерживать смех, так как мне было очень щекотно. Дед был очень импозантным мужчиной, суровым, величавым, с пронизывающим взглядом, но добрый душой. Он был дельцом, но превосходно играл на пианино и занимался политикой – поразительное сочетание! Однако выше всего ставил семью и главным событием недели считал встречу с сыном, дочерьми и внуками, которых собирал у себя по воскресеньям. Обеденный стол в его большой просторной пражской квартире раздвигался до любой длины, вмещая всю семью.