Жемчужная луна
Шрифт:
Сердце Алисон подвергалось исследованиям и раньше: чтобы убедиться, что ревматизм не оставил нежелательных последствий, врачи обследовали все четыре камеры при помощи пластиковых катетеров, но не нашли никаких пороков.
– А вы не боитесь, что в любой момент может появиться ваш жених?
– Нет, – испуганно ответила Алисон. Потом, рассмеявшись, она спросила: – Вы спрашиваете об этом, потому что мы говорили о моем сердце?
– Наверное.
– Он не появится, Джеймс; ни я, ни мое сердце не настроены на это.
– Вы уверены, Алисон? –
– Только не в этом. – Она на мгновение прикусила нижнюю губу. Потом, вдруг вспомнив о своем обещании быть честной с ним, она решилась: – Джеймс, мне кажется, я должна сказать вам кое-что.
Когда Джеймс понял, что тревожит ее, он почувствовал одновременно горечь и облегчение. Алисон должна была это знать, и он сам собирался рассказать ей обо всем, но опасался, что это причинит ей боль.
По тому, как она опечалилась, Джеймс понял, что она уже знает.
– Вы ведь знаете о Гуинет, не так ли?
– Да.
– Вам сказала Ив?
– Нет, Мейлин.
– Интересно, почему она? – нахмурился Джеймс.
– Потому что я подняла эту тему. Я решила, что у вас какие-то особые отношения с ней.
– И что сказала Мейлин?
– Что вы просто друзья. – Все, что до этого момента казалось учащенным сердцебиением, теперь показалось легким, спокойным и медленным ритмом. Алисон постаралась успокоиться, восстановить дыхание, но это было бесполезно. – И что вы отдаете все силы своей работе… и памяти Гуинет.
– Это так, Алисон, – спокойно подтвердил Джеймс. «Мне нечего предложить тебе, прекрасная бабочка. У меня остались только кошмары, моя ненависть и мой смертельный враг, который когда-нибудь снова проявится из тени, чтобы нанести новый удар». – Я решил, что проживу остаток жизни в одиночестве.
В его глазах тоже отблескивали огоньки – золотистые на серебряном. И как у нее, настоящий их свет шел изнутри… но теперь даже золотое пламя не могло соперничать с внезапной чернью, появившейся на серебре.
Джеймс знал, какие у него сейчас глаза. Да, он был серебристой пантерой, готовой убивать, и перед лицом ее ярости хрупкая бабочка должна была грациозно улететь прочь.
Но она не хотела улетать. Девушка не отвела своих глаз, и странно: их изумруды горели сейчас еще ярче, чем прежде.
«Я поняла твою мысль, Джеймс: ты женат на Гуинет и останешься верным ей. Но ведь мы можем быть друзьями, разве нет?»
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Центр Ллойд-Аштона
Среда, 1 сентября 1993 г.
Вернувшись в час дня в свой офис после речи в Законодательном собрании, сэр Джеффри Ллойд-Аштон заметил зеленый огонек, мигающий на маленьком черном устройстве на его столе. Обычно этот прибор не подавал признаков жизни – но теперь он ожил. Джеффри прошел по коврику к шкафу одиннадцатого века; оба были бесценными творениями искусства из сокровищ китайских императоров.
Однако шкаф был не просто украшением кабинета – за его резными дверцами скрывалась контрольная панель совершенной системы наблюдения. Из своего офиса Джеффри мог обозреть каждый дюйм Замка и его окрестностей, и, само собой, записывались все телефонные звонки. Контрольная панель в шкафу была уменьшенной копией панели в самом Замке. Тут у него был только один экран и видеомагнитофон, но в Замке, в комнате рядом с его кабинетом, скрытой за книжными полками, было достаточно приборов, чтобы записать все, что происходило каждую секунду в Замке и его окрестностях.
Система наблюдения была установлена во время возведения Замка, еще до того, как сэр Джеффри познакомился со своей будущей женой. Один из влиятельнейших граждан Гонконга отлично понимал, что ему придется устраивать вечера для местной элиты. Он хотел знать о всех разговорах своих гостей, даже о том, что они говорили шепотом. После назначения губернатора Паттена ценность этой информации еще более возросла. Бизнес и политика тесно переплетались, и нужно было выбирать, на чью сторону становиться: кто-то полагал, что процветание Гонконга в долговременной перспективе может быть обеспечено только быстрым проведением демократических реформ, другие уже заключили тайные соглашения с пекинским правительством.
На протяжении многих лет эта система многократно окупилась, предоставляя Джеффри ценнейшую информацию. Однако самое большое наслаждение доставляло ему наблюдение за женой: он мог следить за ней ежесекундно, даже в самые интимные минуты.
Впрочем, Ив никогда не делала ничего необычного – она почти не ела, пила очень немного чая, а единственным лекарством, которое она принимала, был аспирин, с помощью которого она надеялась справиться с головными болями, испытываемыми из-за приема противозачаточных средств. Заставляя ее принимать пилюли, Джеффри обеспечивал себе беспрепятственный доступ к ее телу в любое удобное для него время; кроме того, таким образом он мог избегнуть нежелательного смешения своих аристократических генов с ее плебейскими.
Ив всегда была олицетворением спокойствия. Временами она настолько не подавала признаков жизни, что система, реагировавшая прежде всего на движение, не могла сразу обнаружить комнату, в которой она находилась. Джеффри приходилось тогда переключать камеры, чтобы ручным путем обнаружить ее, чаще всего в гостиной за чтением или у ограждения веранды, где она смотрела на открывающийся внизу вид.
Иногда – редко, но так бывало, – у нее было такое счастливое выражение лица, что можно было подумать, что она унеслась мысленно в мир какой-то забытой мечты. Именно в такие минуты Джеффри прерывал любые встречи и мчался домой, чтобы грубо напомнить ей, что она принадлежала и всегда будет принадлежать ему.