Жемчужная рубашка. Китайские новеллы

Сборник

Мне, старику, дослужившемуся до правителя области, теперь уже за восемьдесят, смерть моя близка, но я ни о чем не сожалею. Единственно, что меня тревожит, – это судьба Шаньшу, моего сына от второй жены. Теперь ему исполнился только год, и не скоро он еще вырастет. А Шаньцзи, мой сын от первой жены, никогда не отличался ни сыновней почтительностью, ни чувствами братской любви, и я боюсь, что когда-нибудь он погубит своего младшего брата. Оба больших новых дома и все имущество я оставляю Шаньцзи, и только старый домик в левой части двора пусть принадлежит Шаньшу. Дом этот, правда, очень маленький, но внутри, возле левой

стены, в нем зарыто пять чанов, и в каждом лежит по тысяче серебром. Возле правой стены зарыто шесть чанов, там всего пять тысяч серебром и одна тысяча золотом. Этого хватит им на покупку земли. Впоследствии, когда мудрый начальник разрешит это дело, сын мой Шаньшу отблагодарит его тремястами ланами серебра.

Ни Шоуцянь.

Собственноручно, восьмидесяти одного года.

Год, число, месяц, печать.

Оказывается, этот портрет Ни Шоуцянь сделал, когда ему был восемьдесят один год и когда мальчику исполнился ровно год. Сделал он это заранее, вместе с завещанием. Верно древние говорят: никто не знает сына так, как отец.

Начальник уезда был человеком, который умел ловко пользоваться обстоятельствами, и при мысли о таком количестве золота и серебра у него невольно заблестели глаза. Долго он сидел задумавшись, наморщив лоб, и вот в голове у него созрел план.

– Послать людей и привести ко мне Шаньцзи, – распорядился он. – Мне нужно с ним поговорить.

Но скажем теперь о Шаньцзи. Счастливый и довольный тем, что он стал полным хозяином всего наследства, Шаньцзи просто утопал в блаженстве. И вот однажды за ним вдруг явились служители ямэня. Они сказали, что пришли с приказом от начальника уезда, и велели немедля идти с ними в ямэнь. Шаньцзи ничего не оставалось, как последовать за ними.

Начальник уезда сидел в зале и занимался делами, когда служители доложили:

– Шаньцзи здесь!

Начальник велел ввести его и спросил:

– Ты старший сын бывшего правителя области Ни Шоуцяня?

– Да, – ответил Шаньцзи.

– Твоя мачеха, госпожа Мэй, подала на тебя жалобу. Она говорит, что ты выгнал ее, выгнал своего брата и захватил все земли и дома. Это правда?

– Видите ли, мой брат Шаньшу всегда жил вместе со мной, он вырос подле меня, и я его воспитывал, – отвечал Шаньцзи. – Но недавно они с матерью сами захотели отделиться, а я вовсе их не выгонял. Что же касается имущества, то отец перед кончиной сам все распределил, и я ни в чем не нарушил его воли.

– А где же собственноручная завещательная запись твоего отца?

– Дома, – отвечал Шаньцзи. – Позвольте я ее принесу и покажу вам.

– В своей жалобе твоя мачеха и брат говорят, что наследство исчисляется десятками тысяч *связок монет, а это не шутки. Подлинно ли завещание, о котором ты говоришь, тоже трудно установить. Из уважения к потомку почтенного образованного человека я не буду сейчас излишне строг к тебе. Завтра я велю госпоже Мэй с сыном быть у тебя, и сам приеду к тебе проверить все наследство. И если раздел действительно был неравным, то придется, невзирая ни на что, поступить по справедливости.

И начальник тут же велел людям выпроводить Шаньцзи и сообщить госпоже Мэй и ее сыну, чтобы те явились завтра на разбирательство. Служащие, получив на угощение от Шаньцзи, отпустили его домой одного, а сами отправились в Восточную деревню.

Резкий тон начальника уезда не на шутку перепугал Шаньцзи. «Если уж говорить по правде, наследство-то действительно не было поделено, и единственным и не весьма веским оправданием

для меня может служить только запись, оставленная отцом, – размышлял про себя Шаньцзи. – Гиря слишком тяжела. Придется просить родичей, чтобы они выступили как свидетели».

В этот вечер Шаньцзи был занят тем, что раздавал подарки и деньги всей своей родне, прося их на следующее утро быть у него и поддержать его, если вопрос коснется наследства.

Надо сказать, что с тех пор, как умер старик Ни, все эти родственники еще ни разу не получали от Шаньцзи никакого подарка, даже пустячного, не выпили у него на праздниках и рюмки вина, а тут он вдруг целыми слитками стал преподносить им серебро. Шаньцзи напоминал им человека, который в храме свечи никогда не поставит, но, случись что, ноги станет Будде обнимать. Теперь все втихомолку посмеивались над ним и думали: «Почему бы не взять деньги и не полакомиться? А завтра послушать сначала, что будет говорить начальник уезда, и тогда уже решать, как быть». По этому поводу кто-то из современников написал стихи:

Зачем винить вдову за то,что в тяжбу вовлекла тебя?Ты ж старший брат, а жаден были думал только о себе;Теперь вот тратишь серебро,чтоб подкупить свою родню.Не лучше ль было сиротена платье шелка подарить?

Когда к госпоже Мэй пришли служащие ямэня и передали распоряжение начальника уезда, она поняла, что господин Тэн заступился за нее. Прошла ночь, и ранним утром она с сыном направилась сначала в город к начальнику уезда.

– Чувство жалости к одинокой вдове и бедному сироте, конечно, обязывает меня что-нибудь придумать для вас, – сказал им начальник уезда. – Но я слышал, что у Шаньцзи на руках есть собственноручная запись господина Ни. Вот как с этим быть, не знаю.

– Запись о разделе есть, это верно, – сказала госпожа Мэй. – Но она была сделана только для того, чтобы уберечь младшего сына от опасности. Словом, вы посмотрите цифры в книге записей имущества, и вам будет ясно.

– Как говорится, в семейных делах даже честному и умному начальнику не разобраться. Но я постараюсь сделать так, чтобы и вам, и вашему сыну хватило на жизнь; однако на многое надеяться я бы вам не советовал.

Госпожа Мэй стала благодарить его.

– Если мы будем избавлены от голода и холода, то и этого вполне достаточно, – говорила она. – Мы вовсе не думаем стать такими богачами, как Шаньцзи.

Начальник уезда велел госпоже Мэй с сыном отправиться к Шаньцзи и там его ждать.

Между тем Шаньцзи уже давно прибрал гостиный зал, поставил посредине зала кресло, покрытое тигровой шкурой, зажег ароматные свечи и послал сказать родственникам, чтобы те явились пораньше. Когда госпожа Мэй с сыном пришли к нему, все родственники уже были в сборе. Женщина поклонилась всем и, само собой разумеется, просила родичей в нужный момент замолвить за нее слово. Шаньцзи остался этим очень недоволен, внутри у него все клокотало, но дать волю своему гневу тут же, при всех было неудобно. Каждая из противных сторон молчала, прикидывая про себя, что нужно будет говорить перед начальником уезда.