Жень-шень

Пикуль Валентин Саввич

В широкой медной чаше закипала вода. По фанзе распространялся влажный пар, пахнущий разогретой землей. Снадобье становилось густым, коричневым, крепким.

* * *

Приветствуя восход солнца, в сопках воинственно протрубили изюбри, утка-мандаринка печально крикнула в зарослях кустарника, и проснувшийся лес огласился клекотом, щебетанием, пересвистом.

Матрос медленно открыл глаза. Вместо обычного ряда заклепок на потолке катерного кубрика он увидел над головой редкий бамбуковый настил, из щелей которого свешивались длинные высохшие перья

папоротника.

Артем с трудом повернул голову и удивленно осмотрел убогое, ветхое жилище. На земляном полу, поджав под себя ноги, сидела корейская девочка, уронив на колени голову с двумя тоненькими косичками. В прорехах ее рваного платья виднелось смуглое худенькое тело. Девочка спала. Рядом с циновкой стояла пустая медная чаша, облизанная черными языками копоти. Почувствовав в своей руке что-то острое и твердое, Артем поднял руку и разжал пальцы на грудь посыпалась морская галька.

Артем сразу вспомнил все.

Это случилось недалеко от острова Уцуре. Выполнив боевое задание, "морской охотник" возвращался в далекую базу, когда три японские канонерки показались со стороны солнца. Началась артиллерийская дуэль. Канонерки пытались отрезать советскому катеру пути отхода, но он разорвал кольцо окружения, яростно огрызаясь ответным огнем. Когда же одна канлодка с шипением ушла под воду, на "охотнике" уже горела палуба, в пробоины хлестала вода и стреляло только одно орудие. Гремучий клубок боя стремительно откатывался к берегам Кореи. Артем все время стоял на мостике, обстреливая из пулемета палубы канонерок. Когда рухнула мачта, Артем привязал флаг к поручням мостика и снова припал к прицелу. Потом он очутился в воде, плавая среди дымных обломков катера. Вздымаясь на гребень волны, он видел, как уходила к острову последняя канонерка, волоча за собой темно-бордовый шлейф дыма; как погибла вторая, Артем в горячке боя даже не заметил. Тогда он поплыл в сторону, обратную курсу японской канонерки. Сколько времени он плыл?.. И когда темный корейский берег оказался совсем рядом, Артем вцепился в крупную гальку изо всех оставшихся сил. Кто вернул ему жизнь, кто остановил кровь, пропитавшую всю циновку, Артем еще не знал.

Он не мог знать и другое - как девочка-горянка, спящая сейчас на земляном полу фанзы, прибежала сюда ночью, чтобы сообщить Ло Со Иену новость: Красная Армия освободила соседний город. И старый кореец, взяв бамбуковый посох, пошел по ночной тайге встретить своих освободителей. Он проделал весь путь до города, из которого пять лет назад его увели партизаны Ким Ир Сена, чтобы спрятать от японских фашистов.

На рассвете Ло Со Иен вошел в родной городок как странник, неся на своих плечах седую пыль пройденных дорог. Но шагал он легко и молодо, почти не касаясь земли своим высоким бамбуковым посохом. По улицам, в узких проходах между домами, между толпами празднично одетых корейцев двигались советские солдаты, и вначале никто не замечал старого писателя.

Над городом сияло синее, безоблачное небо - оно никогда не было таким

чистым и ясным, как в этот день. И рядом с корейскими флагами, среди ярких осенних цветов, колыхались красные флаги - флаги мира. На крышах домов, на канатах, протянутых поперек улицы, висели лозунги, и Ло Со Иен читал на них свои слова, слова из своих книг, что он писал в глубоком подполье, в той далекой отшельнической фанзе. Но тогда его книги читались в застенках, куда свет проникал только через решетку, читались партизанами при отблесках догорающих перед боем костров, и только сейчас эти слова, написанные красками старого Фына, читались открыто всеми и за это не бросали в тюрьму. Ло Со Иен видел счастливые лица женщин, слышал смех детей, свободный корейский язык - все то, о чем мечтал много лет. И он улыбался сам, казалось, что к нему снова возвращается молодость. А люди, узнавая его, говорили:

– Наш Ло Со Иен вернулся в город!

– Ло Со Иен радуется вместе с нами!

Старый учитель, опираясь на посох, смотрел на проходивших мимо него советских солдат, воинов великой страны Правды и Мира, и думал: "Да, ради этого стоило жить. И жизнь прожита не напрасно. Прожита. а может, она только начинается?"

Вечером Ло Со Иен возвращался обратно, ведя с собой офицера и двух советских солдат. Он привел их к своей фанзе, и все вместе они вошли внутрь.

Артем Ковалев сидел на камышовой подстилке и, прислонившись к стене, играл с девочкой-горянкой в камушки. Она звонко смеялась и что-то говорила ему на своем языке. Артем не понимал и только улыбался в ответ. На его щеках появился детский румянец, движения сделались увереннее и, увидев вошедших, матрос, чуть пошатываясь, встал на ноги. Ло Со Иен отошел в сторону и молча наблюдал, как русские обнимают матроса, дружески хлопают его по плечу, а он, еще не совсем прочно стоя на ногах, все говорил и улыбался. Старый кореец слушал их речь - краткую, твердую, рокочущую, как прибой, - и думал: "Такой язык может быть только у мужественных, открытых людей".

Ло Со Иен видел, что все смотрят на него, смотрят как друзья, серьезно и ласково. Матрос, поддерживаемый солдатами, подошел к старику и обнял его худые плечи. Он что-то горячо говорил, а Ло Со Иен, не понимая слов, чувствовал их большой и дорогой ему смысл.

На темном небе зеленоватым огнем дрожали первые звезды, когда русские вышли из фанзы. Каждый, прежде чем уйти, крепко пожал руку Ло Со Иену. И старый учитель, не зная, как благодарить этих людей, вернувших счастье корейскому народу, кланялся каждому низким поклоном, касаясь земли концами узловатых пальцев.

Они тронулись в путь, солдаты Правды и Мира. Старик долго смотрел им вслед. Девочка-горянка шла впереди. Матрос часто оборачивался назад и махал ему рукой.

Вот они уже давно скрылись за холмом. А Ло Со Иен все еще стоял и кланялся в ту сторону, куда ушли эти люди, что вернули ему, старику, молодость. Звезды на небе росли, становясь крупнее, чище и ярче.