Жена башмачника

Триджиани Адриана

– Перестань, – грустно сказал Эдуардо. – Послушай сестру.

Вперед выступила сестра Тереза:

– Чиро, у нас есть план, как тебе помочь.

– А как насчет Эдуардо?

– Эдуардо поступает в семинарию Сан-Агостино в Риме.

Чиро повернулся к брату и недоверчиво посмотрел на него:

– Ты собираешься в семинарию?

Эдуардо кивнул:

– Собираюсь.

– А когда ты намеревался мне об этом сказать?

Глаза Эдуардо наполнились слезами.

– Я думал над этим. А теперь я покину монастырь одновременно

с тобой.

– То есть тебя приносят на алтарь священства вместо меня?

Сестра Тереза вмешалась:

– Дон Грегорио настаивает, чтобы вы оба покинули горы.

– Разумеется – я слишком многое видел.

– Но у нас есть план. У сестры Анны-Изабель дядя – отличный башмачник.

– Да бросьте! – выпалил Чиро.

– Чиро… – предостерегающе сказал Эдуардо.

– У тебя есть выбор – пойти к нему в ученики или отправиться в исправительный дом в Парме. А это не место для молодого человека со светлой головой и добрым сердцем. – Сестра Тереза заплакала.

– Мы должны защищать тебя, – сказала сестра Эрколина. – Мы обещали твоей матери.

Чиро наконец ощутил, как тяжесть наваливается на него. Нет, это место на самом деле не было их домом, а монахини не были их настоящей семьей. Надежную защиту им всего лишь одолжили на время.

– Ваш башмачник в Риме живет? Я хотя бы буду рядом с Эдуардо? – спросил Чиро. Он смог бы работать где угодно, на кого угодно, пока они с Эдуардо недалеко друг от друга.

– Нет, Чиро, – тихо ответила сестра Тереза.

– В Милане?

– В Америке. – Голос сестры Терезы дрогнул.

Чиро заворочался в темноте, кровать скрипнула.

– Ты не спишь?

– Не могу уснуть, – ответил Эдуардо.

– Возможно, и к лучшему. Не смыкай глаз. Дон Грегорио придет, чтобы зарезать нас прямо в кроватях, – сказал Чиро. – Хотя нет, он для этого слишком труслив.

Эдуардо рассмеялся:

– Ты хоть к чему-то относишься серьезно?

– Это слишком больно.

– Я знаю, – ответил Эдуардо.

– Ты правда хочешь быть священником?

– Да, Чиро, хочу. Хотя я недостоин этого.

– Это они тебя недостойны.

– Ну, так или иначе, скоро это выяснится. – Ирония в голосе Эдуардо заставила Чиро рассмеяться.

– Похоже, кое-какие признаки были. Ты прислуживал на каждой утренней мессе и никогда не пропускал вечерню. А еще я видел, как ты каждый вечер читаешь требник.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оказаться одним из них. Я стану священником и тогда смогу помочь тебе, если ты еще будешь во мне нуждаться. Не так плохо иметь брата с образованием и хорошим положением в Церкви.

– Я буду гордиться тобой, кем бы ты ни стал.

– Ты нищий духом, Чиро. Всегда им был.

– И правда, – пошутил Чиро. – Как говорится в Заповедях блаженства? Что там наследуют нищие духом? Башмаки?

– Я не думал, что ты знаешь, что такое Заповеди блаженства.

– Похоже, кое-что

из твоего вероучения просочилось и в меня.

– Есть еще один довод в пользу того, почему мне стоит стать священником. Я смогу найти маму и позаботиться о ней. Церковь обеспечивает семьи клира.

– Ты готов отказаться от всего ради возможности помочь маме? – спросил Чиро.

– Да, Чиро. Это был мой самый первый обет.

– Я бы тоже ей помог, если бы это было в моих силах. Это ведь всегда был наш план. Но теперь Святая Римская церковь разрушила и его, – сказал Чиро. – Мне так не хватает ее.

Эдуардо встал, подошел к койке Чиро и лег рядом на пол, как он делал каждую ночь, когда они только попали в монастырь. Чувство, что брат рядом, всегда успокаивало Чиро. Вот и сейчас он вдруг ощутил умиротворенность.

– Когда ты найдешь ее, я вернусь домой, к тебе, где бы я ни был, – сказал Чиро.

Спруццо заворочался у него в ногах. Чиро перевернулся на спину и закинул руки за голову, глядя на деревянные балки, – из них во все стороны торчали крюки и гвозди, на которых когда-то висели горшки, мотки веревки и садовые инструменты. Он гадал, как скоро после их отъезда монахини вернут на место весь хлам, когда-то здесь хранившийся. Сестры переделывали монастырские помещения, как богатые горожанки меняют шляпки.

Старой комнате недолго пустовать. Пережидающие зиму луковицы в горшках, корзины, вазы, мотки веревки и проволоки, гнутые деревянные рамы из виноградной лозы вернутся на полки, а совки, лопаты и грабли снова повиснут на крюках. Все будет так, словно братья Ладзари никогда не жили здесь, в монастыре Сан-Никола.

Как-то раз Чиро решил прогуляться вверх по склону холма до Виа Боничелли и увидел, как в дом, где родились они с Эдуардо, въезжают какие-то люди. Иногда Чиро взбирался на холм, только чтобы посмотреть на дом, – боялся забыть мельчайшие черточки места, где когда-то родился.

В конце концов и от этой комнаты останется только воспоминание. Сестры сложат койки, скатают ковер и отнесут лампу обратно в контору. Фаянсовый таз для умывания и кувшин вернутся в комнаты для гостей. «Будут ли монахини хотя бы вспоминать нас?» – размышлял Чиро, лежа в темноте.

Чиро знал каждую улицу в Вильминоре, каждое здание и каждый сад. Он мечтал о собственном доме.

Он представлял тут веранду, а там лестницу, окна с маленькими распахнутыми ставнями, сад с решеткой для винограда и то место, где вырастет фиговое дерево. Каменные дома он предпочитал тем, что сооружались из сосновых балок и штукатурки. Он жил бы в конце улицы, высоко на горе, с хорошим видом на раскинувшуюся внизу долину. По утрам он открывал бы окна, впуская свежий ветерок, и солнце заливало бы каждую комнату – яркое, как лепестки нарциссов. Каждый угол наполнялся бы светом, каждая комната – счастьем. А любовь к жене и детям наполняла бы сердце.