Жена башмачника
Шрифт:
– Все приготовления закончены. В эту субботу Игнацио отвезет вас в Бергамо в церковной коляске.
– Мне позволено сесть в коляску дона Грегорио? Я думал, он заставит меня спускаться вниз пешком, волоча огромный крест, как Иисус на Голгофе.
– Чиро, я попросила бы тебя придержать язык, пока я не кончу говорить.
– Простите, сестра, – улыбнулся Чиро.
– Эдуардо, билет на поезд будет ждать тебя на станции. Ты присоединишься к четырем другим семинаристам. Приехав в Рим, отправишься с ними в свой новый дом – в семинарию Сан-Агостино. Чиро, твой билет
– Вы уже обеспечили мне место матроса по контракту? У меня была всего одна лира, да и ту я отдал сестре Доменике. Она наверняка уже прокутила ее, купив бутылку кубинского рома.
– Чиро! – Сестра Доменика рассмеялась; монахини захихикали.
– Нет, путешествие обойдется в двадцать восемь лир, и еще две останутся тебе, чтобы начать новую жизнь. – Сестры ахнули в ответ на открытый вызов священнику со стороны Эрколины. – Родственники сестры Анны-Изабель телеграммой известили нас, что встретят тебя на острове Манхэттен, Южный порт, причал 64, после того как ты пройдешь контроль на острове Эллис. Возьми это письмо. – Она вручила Чиро бумагу. – И деньги. – Лиры перекочевали в руки Чиро.
– Благодарю вас, – сказал Чиро. Он взял конверт и деньги и взглянул на брата. – Вы пошли на жертвы, которых я не достоин.
– Ты достоин, Чиро. Но я должна попросить тебя кое о чем взамен. И хочу просить Эдуардо и всех сестер держать все произошедшее в тайне. Я сказала дону Грегорио, что тебя отсылают в трудовой лагерь в Парме.
Сестры охнули. Они ни разу не слышали, чтобы Эрколина лгала.
– Я молилась и должна следовать в этом вопросе велению совести. Я верю, что ты достойный молодой человек, Чиро. Какая ирония: чтобы позаботиться о тебе, мне пришлось солгать. Власть священника абсолютна, и, умоляй я его хоть тысячу лет, он не изменил бы решения. Но ты не должен быть наказан за то, что сказал правду.
– Спасибо, сестра. – Терезу переполняли эмоции.
– Я прошу вас простить меня и помолиться за Эдуардо и Чиро, когда они покинут нас, чтобы начать новую жизнь. И прошу помолиться за дона Грегорио. Из-за своего поведения он нуждается в вашем заступничестве.
– Я был целиком ваш, пока вы не попросили нас помолиться за падре, – пробормотал Чиро.
Сестра Эрколина вспылила:
– Чиро, ты понимаешь, что, если бы ты хоть раз пошел мне навстречу, я бы послала тебя в семинарию вместе с Эдуардо?
– Лучше отправьте меня в Америку. Я не думаю, что мы со Святой Римской церковью – хорошая пара.
– Я тоже пришла к такому выводу, Чиро, – улыбнулась сестра Эрколина.
Коляска священника стояла у входа в монастырь. Солнце еще не поднялось над Вильминоре. Так рано просыпались только фермеры и деревенский пекарь. До рассвета оставался еще целый час.
Игнацио Фарино пил крепкий кофе с горячим молоком, макая в него краюху вчерашнего хлеба, пока сестра Тереза готовила на плите яйца.
– Да тут тайная вечеря, сестра, – пошутил
– Не знал, что чувство юмора просыпается до зари. – Эдуардо вытащил табурет и сел. Чиро налил им по чашке кофе – сначала брату, потом себе.
– Спасибо, что встал пораньше и подоил корову, – сказала сестра Тереза.
– Я еду в Нью-Йорк и не знаю, когда снова увижу живую корову.
– Умение обходиться с коровами пригодится повсюду, – сказал Игнацио. – Я слышал, в Америке выпивают прорву молока.
– Игги, я собираюсь стать сапожником!
– Мне всегда хотелось пару черных кожаных ботинок с голубыми гетрами и перламутровыми пуговицами. Вот что тебе скажу – я попрошу жену взять карандаш и обвести мою ногу на оберточной бумаге. Пришлю отпечаток, и ты сошьешь мне ботинки. А ты, – Игнацио повернулся к Эдуардо, – ты будешь молиться за меня и устроишь мне пару индульгенций, если они мне понадобятся.
– Я всегда буду поминать тебя в своих молитвах, Игги, – улыбнулся Эдуардо.
Игнацио допил кофе и направился к коляске, чтобы приготовить ее к длительному путешествию через горы. Заодно он согласился отвезти несколько ящиков для Лонгаретти и доставить набор молитвенников в церковь деревни Клузоне.
– Пойду упакую книги. Спасибо, сестра. – Эдуардо поставил свою тарелку в раковину.
– Я буду здесь, – сказал Чиро.
Сестра Тереза, не глядя на него, надраивала сковороду.
– Сковородка чистая, сестра.
– Чиро, я просто не могу на тебя смотреть.
Чиро отвернулся, стараясь не заплакать. Тишину нарушало только тихое шипение кипящей в кастрюле воды. Наконец Чиро сказал:
– Вы знали, что этот день настанет. Я только надеялся, что буду жить недалеко отсюда, просто заберусь повыше в горы. Стану часто приезжать в гости, привозить с собой жену и детей. Может, иногда оставаться на несколько дней и помогать вам.
– Ты уезжаешь так далеко!
– Если бы дон Грегорио только знал, насколько!
Сестра Тереза улыбнулась, понимая, что это последняя шутка Чиро, – они всегда так освещали ее утро!
– Он никогда этого не узнает, а если и узнает, ты уже будешь в безопасности.
– Вам известно, что случилось с Кончеттой? – тихо спросил Чиро.
– Ее мать не верила мне, пока сама Кончетта во всем не призналась. Отношения между Матроччи и священником разорваны. Кончетта больше не сможет с ним видеться. Поэтому дон Грегорио так зол на нас. Мы разрушили его планы на счастье.
– Я любил Кончетту.
– Знаю.
Чиро попытался поднять настроение и себе, и сестре Терезе:
– Не могу поверить, что сестра Эрколина вытрясла из дона Грегорио аж тридцать лир. Он даже не подозревает, что произошло. Жаль, что она не попросила пятьдесят, вы смогли бы купить коров и свиней для монастыря.
– Сестра берет только самое необходимое. Знаешь, в этом и заключается секрет счастья. Брать только то, что тебе нужно.
– Я это запомню, – улыбнулся Чиро. – Думаю, пора прощаться. Я буду вам писать. Обещаю, однажды я вернусь в Вильминоре. Это мой дом, и я собираюсь состариться здесь.