Жена без срока годности
Шрифт:
— Давай так и сделаем. Полетим через неделю, через две…
— А что-то изменится? Наивный! — оплевывала я теперь его лицо, но Лебедев сохранял его серьезным.
Деловая невозмутимость, мать ее и его! А у меня склероз — не вспомнила, что Диану не мешало б уложить на дневной сон, а ей самой было не до сна, она вытанцовывала вокруг меня кругами, причитывая: спи, ляля, спи… Но заклинание не помогло. Помог приход Андрея — он взял Машу на руки, и через пять минут она отрубилась. Я с трудом не выругалась. Почему бабе даже в младенчестве нужны мужские руки, чтобы спать?
Спасибо я ему не
— Ты к врачу пойдешь? — спросила я сонно.
— С кем? Со старшими?
— К своему, провериться. На всякий случай. Ты страховку хоть какую-то купил для Штатов? На детей я оформлю туристическую, но ты же не турист.
— А ты к врачу не хочешь сходить?
— К кардиологу? Проверить, есть ли у меня сердце? — хмыкнула я в горячую подушку.
— Я не придуриваюсь. У них диагносты нормальные. Просто все проверить. На всякий случай.
— Обогатить израильских врачей решил?
— Я заплачу.
— Разговор двух стариков. А чего у тебя нет? Зубов нет…
— А что ты хочешь, Марина? Молодость прошла. Врозь. Теперь вместе не по ресторанам, а по врачам ходить будем.
— Слушай, я лучше в спортзал и в бассейн, а ты к врачам сам… Без меня. Кстати, нужно будет бумажку, как приедем в Штаты, подписать, что ты разрешаешь мне доступ к твоим медицинским документам и, если ты в беспамятстве, даешь мне решать, что с тобой делать. Ты мне никто, так что без бумажки меня пошлют. Я детям такую сделала после восемнадцати, иначе — все, мама — посторонний человек.
— Сделаю. Не проблема.
— Проблема, что там нужны два свидетеля, не имеющие к нам никакого отношения, чтобы они подтвердили, что я не держала тебя в момент подписи на мушке.
— Таких точно не найдешь. Ты держишь меня за яйца, это еще хуже — лучше бы в голову и наповал.
— Слушай, я серьезно. Конечно, Романна может стать свидетелем и Мирра, девушка Алекса, но… Как я тебя буду им представлять?
— Как чувствуешь, так и представляй.
— А старым знакомым?
— Боже, Марина, только такие проблемы… У нас ребенок болеет, не ест, не спит, а ты про чужое мнение думаешь!
— Это не наш ребенок. Я его отдаю.
— А детям что скажешь?
— Отдам, когда вы уедите. Скажу, на лечение. Они поймут.
Я отвернулась и уткнулась в подушку.
— Не раздави чужого ребенка, корова…
— Не раздавлю. Двоих же не раздавила…
Двух часов я не проспала, и не из-за Маши, а потому что всегда нервничала перед полетами, даже простыми, даже одиночными, а тут нас несомненно ждал кошмар на седьмом небе.
Я испугалась кормить Машу пюрешками перед вылетом. Со смесью сегодня прошло чуть лучше. Тут я реально жалела, что у меня пустая грудь. Ей можно заткнуть сейчас только Андрея, и то лишь на время, к сожалению. Он командовал все утро, а я пыталась сосчитать наши тюки. Дети притихли, а я боялась, что Диана от нервов и новой обстановки наоборот начнет дурить. Но мы спокойно зарегистрировались на полет и прошли погранконтроль, хотя в кабинку пришлось забиться впятером, и я радовалась, что сейчас мне не нужно предъявлять доверенность от новоявленного родителя.
— Какая цель поездки? — спросили то, что не должны были спрашивать.
— Лечение. Маша Уварова больна, — ответил Андрей раньше меня.
Аэропорт играл роль супермобиля для бедной Машеньки, которую я пристегнула к себе в эргорюкзачок. Она крутила головой и даже издавала разные звуки. Она увидела мир за границами кроватки, и я надеялась, что любопытство, а что там есть еще, победит недуг, если он только в голове…
Мы сдали у самолета трость и автокресло, и прошли на свои места. Они были посередине — конечно, жалко лететь без окна, зато сидим вместе. Вместе… Я даже вздрогнула от пришедшего в голову слова. Мы вместе — боже, с кем? С бывшим мужем, которого не видела двадцать лет, и чужими детьми, которых знаю три дня… Это моя семья, что ли? Искусственная и такая настоящая, осязаемая, притихшая — всем страшно. Только кто-то от страха может еще соску грызть, а кому-то приходится делать вид, что все в порядке.
— Диана, у тебя ушки закладывает? — спросила я на взлете, когда самолет еще продолжал набирать высоту.
Девочка не плакала, просто зажмурилась.
— Открой ротик, станет легче. Сейчас все пройдет.
И у твоего брата вырастет шея, как у жирафа — хотелось добавить. Дима сел у прохода и тянулся взглядом к окну с облаками. Я не могла дождаться, когда погаснет знак “пристегните ремни”, мне нужно было пройтись по салону, чтобы угомонить Машу. Она выплевывала соску, потом я ей снова ее засовывала. Мир вне кроватки в этот момент был не очень приятным. Мне было малость неловко перед другими пассажирами, и я всеми силами пыталась успокоить ребенка — целовала ее, гладила, шептала всякие нежности, которые, почему-то, выдавались мозгом исключительно на английском языке. Но кроме меня и Маши их все равно никто не слышал.
Как-то мы долетели — вышли из самолета с заплаканной Дианой. Господи, уши или просто страшно? Или устала? У меня все дети беспроблемно летали в любом возрасте. Еще и на улице жарко, и я ждала отеля, чтобы раздеть детей до трусов. Самой хотелось в душ и спать, но головой я понимала, что это мне не особо-то и грозит. Андрей заказал ужин в номер, но дети его всего лишь поклевали. Я попыталась поесть, но хотела исключительно спать.
— Можно пойти с ними в бассейн завтра. Я могу пойти, если ты поедешь с Машей в больницу. Или ты пойдешь, а поеду я.
— Ты поедешь. Ты все знаешь, а мы поплещемся в воде. Я завтра не в состоянии буду куда-либо идти. Помнишь, что ты не оставляешь ее там завтра? У нас собеседование послезавтра. Так что если потребуется госпитализация, то через день.
— Я все помню. Спи.
С Машей под сиськой. Я снова не смогла уложить ее на сон в манежек. Дети спали в соседней комнате. Боже, хоть на Святой земле ты можешь дать мне сил! Из Обетованной я приехала полностью опустошенной, а тут раз — и новая жизнь во всем ее многообразии, с мужиком и детьми!