Жена лекаря Сэйсю Ханаоки
Шрифт:
– Правда?
– Очень сильная женщина. Хочет, чтобы я удалил опухоль, и не боится резать грудь. Готова на все, лишь бы я согласился на операцию. Это будет моя первая операция по удалению раковой опухоли. Я дал ей лекарство, чтобы она для начала вылечилась от бери-бери. Осторожность тут не повредит. Но я уверен, Каэ, что мои шансы на успех – девять из десяти. Время настало. Вот о чем я пришел сказать тебе.
– Вы собираетесь применить цусэн-сан?
– Да. Можешь себе представить, как я волнуюсь? Я просто не имею права потерпеть неудачу. Меня трясти начинает от мысли об этом. Я пришел поделиться с тобой своей решимостью… и успокоиться.
– А я, вместо того чтобы вас приободрить, рассказала о Корику. Простите меня.
– На какое-то мгновение я почувствовал себя раздавленным. Видишь ли, даже если я сумею излечить рак груди – а я надеюсь, что так оно и будет, – я не смогу сказать, что достиг в искусстве
– Так говорят. Прижимаешь к шее ладонь, нащупываешь пульс и вонзаешь туда кинжал.
– Раковая опухоль у Корику как раз в этом месте…
Каэ не знала, что и сказать. Сэйсю тоже не находил слов. В конце концов он, содрогнувшись, словно от резкой боли, тихо произнес:
– Путь у меня впереди длинный. Не важно, сколько раз ты вскрывал человеческое тело, природа надежно хранит свои тайны.
За несколько лет до рождения Сэйсю Тоё Ямаваки начал препарировать тела умерших узников. Когда Сэйсю исполнилось пятнадцать, Гэмпаку Сугита написал знаменитый трактат по анатомии «Кайтайсинсё», основываясь на собственном опыте и скудных сведениях о голландской врачебной практике. То была эпоха великих открытий в японской медицине. Но после них ничего выдающегося не произошло. Обучаясь в Киото, Сэйсю не раз говорил Кэйдзану Асакуре, что собирается найти способ излечения многих страшных недугов, уносящих жизни людей. Как же горяч и честолюбив был он в те годы! Сейчас же прославленный лекарь временами становился угрюмым и подавленным, может, потому, что рак принимал самые разнообразные формы и даже если одна операция проходила успешно, особенно гордиться было нечем, ибо он знал: вскоре природа снова бросит ему вызов. Если не считать этого, Сэйсю привык к многочисленным более мелким успехам: изобретенная им мазь, служившая превосходным местным обезболивающим средством во время кратковременных операций, несчетное количество верно поставленных диагнозов и излеченных хворей, искусное владение скальпелем, новые лекарства… Но теперь, когда у него появился шанс осуществить мечту всей своей жизни, а именно – удалить раковую опухоль груди, его радость была омрачена вестью о недуге сестры. Гемангиосаркома – заболевание куда более ужасное, чем рак груди. Столкнувшись с реальностью, еще раз указавшей на то, что возможности человека не безграничны, Сэйсю не мог предаться ликованию по поводу выпавшей ему долгожданной возможности – доказать, что он способен сделать это. А слепота Каэ! И хотя можно возразить, что офтальмология не являлась его специальностью, он был в ответе за жену. Как трудно сложить руки и просто стоять в стороне! Сэйсю закусил губу. Ему еще предстоит учиться и учиться. Слава, которую он мог снискать после успешной операции на женской груди, больше не будоражила его. Самодовольство и уверенность в себе уступили место скромности и осторожности. Прежде чем проводить операцию, он решил перестраховаться и дать пациентке время вылечить другие хвори. Вместе с тем он прекрасно понимал, что, даже если ему удастся преодолеть все сложности, связанные с удалении опухоли, могут возникнуть другие неизлечимые осложнения. Этот урок Сэйсю извлек из слепоты Каэ. В начале следующего лета родилась их дочь Камэ. Корику лежала в постели с опухолью, разросшейся до размеров головки младенца. У нее было такое чувство, будто ее пригвоздили к полу. Она не могла проглотить ничего, кроме жидкой каши да теплой воды, руки и ноги болели не переставая. И хотя Каэ мало чем могла помочь, она искренне желала облегчить страдания золовки, поэтому готова была часами напролет сидеть рядом с ней и делать массаж – неплохое занятие для слепой женщины.
В одной из маленьких комнатушек в доме Каэ постоянно были расстелены два футона: один для Корику, другой для младенца. Каэ сидела между ними, кормила дочь, когда та начинала плакать, и растирала руки и ноги Корику, когда боль становилась невыносимой.
Лето выдалось на редкость жарким. Каэ чувствовала, как больная обильно потеет и худеет день ото дня – Корику уже почти ничего не ела. Каэ все думала, от чего та скорее умрет – от голода или опухоли, иссушающей ее кровь. Однажды, помогая золовке подняться и сменить одежду, она пришла в ужас, обнаружив, что когда-то пухленькая женщина превратилась в кожу да кости, засохла, словно деревце без воды. По щекам Каэ покатились слезы.
– Ты плачешь, сестрица? – еле слышно прохрипела Корику. Даже пребывая одной ногой в могиле, она не утратила ясности ума.
– Забавно, я ничего не вижу, а слезы все равно текут, – попыталась отшутиться Каэ.
– Почему ты плачешь?
– Ты называешь меня сестрой. Но я ничего не смогла сделать для тебя. Прости меня. Прости…
– Что за глупости! Я ни в чем тебя не виню.
– Из-за меня ты не вышла замуж. Вместо того чтобы завести свой дом, ты взвалила на плечи все мои обязанности. И вот теперь ты больна… лежишь в этом доме… Как бы мне хотелось, чтобы ты снова поправилась!
– Сестрица, если ты из-за этого плачешь, – каждое слово теперь звучало четко и внятно, – если ты из-за моего несостоявшегося брака убиваешься, я не только не сожалею о том, что не вышла замуж, но, лежа на смертном одре, я считаю, что мне несказанно повезло. Знаешь, я наблюдала за вашими с матушкой отношениями. Это было просто ужасно! Несколько месяцев назад младшие сестренки приезжали на поминальную службу по матери; сколько мерзостей они наговорили о своих свекровях, больше у них ни одной темы для беседы не нашлось. Они болтали и болтали, а я просто слушала. Надеялась, что им полегчает, если удастся излить душу. Ссоры между женщинами не только в нашем доме разгораются, видишь ли. Они есть везде и всюду. Каждая семья пытается справиться с теми же заботами, которые одолевали их предков. Зачем женщина вообще соглашается надеть свадебное кимоно? На следующее утро счастье развеется, точно дым на ветру. Нам с Окацу суждено было умереть от одной болезни. Но мне кажется, что постигшие нас мучения не идут ни в какое сравнение с тем, через что довелось пройти тебе.
– Как ты можешь так говорить, Корику? Твоя покойная мать сама привела меня в этот дом. Твоя красивая, умная матушка обращалась со мной как с родной дочерью!
– О, не надо передо мной притворяться. Я не могла встать ни на чью сторону, потому что она была моей матерью. Но я все видела.
– Не говори так, Корику. Все это глупости. К тому же болтовня лишит тебя последних сил. Тебе надо отдохнуть.
– Сестрица, – продолжала Корику, не обращая внимания на пожелания Каэ; в хриплом голосе зазвучали язвительные нотки, – почему ты не сожалеешь о том, что приняла снадобье, после которого ослепла? Ты же прекрасно знала, что это опасно, но все равно выпила его, только ради того чтобы посоревноваться с моей матерью. Зачем? Брат мой стал известным человеком, и люди считают вас с матерью героическими женщинами.
– Не пойму, о чем ты, сестрица, – растерялась Каэ. Замечание Корику потрясло ее, она не могла придумать подходящего ответа, но чувствовала, что обязана взять инициативу в разговоре в свои руки и попытаться увести Корику от этой темы. – Матушка была удивительной женщиной. Я действительно верю в это. Благодаря ей я прожила полезную жизнь жены лекаря. Она конечно же часто бывала недовольна мною. В конце концов, я же ей не родная дочь, да к тому же упрямица. Но я от всей души могу сказать одно: она была чудесным человеком. «Счастье развеется, точно дым на ветру»? Смешно, право слово!
– Неужели ты действительно так думаешь?
– Конечно. – Каэ даже покивала для пущей убедительности. А поскольку она, похоже, сама уверовала в свои слова, ей не пришлось пятнать совесть ложью.
На худеньком личике Корику остались одни глаза, огромные, как у Сэйсю. Каэ, разумеется, не могла видеть их и сидела неподвижно, прикрыв веки, когда Корику выпалила:
– Если ты и в самом деле так думаешь, это потому, что ты победила!
Каэ словно молнией поразило, она не могла ни вздохнуть, ни пошевелиться. Слепота не защитила ее от нападок Корику, она была не в силах отмахнуться от холодных, безжалостных и неоспоримых суждений умирающей золовки. Но поддаваться панике она тоже не собиралась.
В комнате воцарилось молчание. Корику тоже закрыла глаза и попыталась восстановить дыхание. Через некоторое время она снова заговорила, не открывая глаз. Голос скрежетал, боль мучила ее, и временами приходилось прерываться, чтобы набраться сил.
– Ты не считаешь, что мужчины невыносимы? Казалось бы… такой умный человек, как мой брат… должен был заметить, что у вас с матушкой нет ни ладу ни складу… Но он притворялся, что ничего не видит, а в результате вы с ней обе выпили снадобье… Что, разве не так?… Мне думается, натянутость в отношениях между женщинами только на руку любому мужчине. И я сомневаюсь, что кто-то из мужчин станет вмешиваться по доброй воле. – Она попыталась прочистить горло. Продолжение последовало после долгой паузы: – Если подумать, сестрица, разве отношения между мужчиной и женщиной не отвратительны? Я, конечно, не имею в виду братьев и сестер. Предположим, тебя бы постигла моя участь. Вполне возможно, Сэйсю взял бы в руки нож и прооперировал тебя. Но с сестрой он такого делать не станет. Может, потому сестер и выдают замуж… Какая от них польза братьям? Так было и так будет всегда, пока мужчины и женщины живут бок о бок на этой земле. Не хочу снова родиться женщиной в нашем мире. Как же мне повезло, что я не вышла замуж и не стала чьей-то невесткой и свекровью! Невероятная удача.