Жена Лесничего
Шрифт:
Каково прожить с ним жизнь? Раньше Чармэйн не задумывалась, но после поцелуя невольно начала мечтать, как и всякая женщина, о детишках у печи, о долгих зимних вечерах вдвоем за неторопливой беседой. И мечты оказались не горькими, а приятными, даже греющими.
Она обязательно встретит его поцелуем. Посмотрит в глаза и покажет, что утренняя нежность не была случайностью, что теперь они заживут совсем по-другому. Ровные стежки ложились один за другим на гладкую ткань, брауни неторопливо и основательно подметал пол. Солнце стояло высоко в небе, Дэмиен еще нескоро вернется, а сердце
Вдруг брауни поднял голову, принюхиваясь к чему-то.
— Идут, — пробормотал он.
И тут же раздался стук в дверь. Не стук, а барабанная дробь, такая, что тяжелые бревна задрожали, а пустая лавка запрыгала по полу. Стук повторился, входная дверь чуть не вылетела из петель.
Чармэйн затравленно сидела на стуле, заледеневшие ноги не желали двигаться. Она только и смогла, что пискнуть:
— Кто там?
За дверью ответили коротко, приказом:
— Открой.
— Нет, — прошептала Чармэйн одними губами, — не открою.
Брауни бросил метлу посреди комнаты и бесшумно скользнул за очаг, оставив Чарм одну-одинешеньку, мнущую ненужное вышивание в руках. Острая иголка впилась в палец, выдернув Чармэйн из забытья.
Она кинулась к задней стене, дубовой, подальше от двери. Прижалась спиной к шершавой коре, к мягкому мху. А в дверь колотили и колотили.
— Открой! Открой!
Нет, ни за что. Нельзя его самой пускать за порог, Чармэйн точно знала это. Впусти один раз, и он зайдет непрошеным гостем. Нет-нет, стены родной хижины защитят Чармэйн, они должны. Дверь выстоит, а она переждет. Постучит и уйдет, постучит и уйдет...
Удары затихли, и Чармэйн слышала лишь стук собственного сердца — оно билось где-то у горла, мешая дышать. В комнате плыла тишина, а где-то за дверью шелестела трава под чужими шагами.
"Если заглянет через окно, я умру, просто умру".
Чармэйн крепко зажмурила глаза и еще глубже вжалась в ствол дерева. Вдруг дуб за спиной задвигался, перебирая заскорузлыми буграми. Чармэйн вскрикнула от ужаса и сама зажала себе рот руками, отпрянула на середину горницы. Окружена со всех сторон, совсем одна, всегда одна!
И тут снова раздался стук. На сей раз били не руками, а чем-то тяжелым, ухающим о хлипкую дверь. Стены заходили ходуном, бычий пузырь лопнул и повис бурыми ошметками. От первого удара доски треснули, а от второго низкая дверь вылетела из петель и прогрохотала по комнате, на пути сбив Чармейн с ног. Она ударилась лицом о доски, так, что искры посыпались из глаз. Посмотрев наверх, Чармэйн только и смогла различить темную тень в зияющем проеме.
Пали стены дома, не спасли Чармэйн.
Наклонившись, в горницу зашел мужчина. Его светловолосую голову, с локонами до плеч, украшал венок из сонма голубых бабочек, порхавших вокруг висков, взлетая и садясь обратно. Худощавый торс облегала блестящая черная туника с зелеными всполохами из панцирей весенних жучков-навозников. Прозрачный плащ из стрекозиных крыльев стекал по спине и тянулся по полу далеко за порог. Льдисто-голубые глаза смотрели на Чармэйн сурово, укоризненно.
— Так вот ты где, — сказал мужчина. — Суженая.
Чармэйн закрыла лицо ладонями — нашел, он нашел ее!
Мужчина, нет не мужчина, а фейри, эльфийский король, легкими шагами измерил хижину, окинул презрительным взглядом брошенную метлу, рогатый ухват и, поправив прозрачный плащ, сел на лавку у окна. Чармэйн лежала у его ног, униженно вжавшись носом в доски.
— Значит, тут ты скрываешься, Чармэйн, — процедил он. — А я, как дурак, ищу тебя по всему городу.
Чармэйн на мгновение прикрыла глаза. Его запах, ненавистный запах эльфа! Сперва окатывает острой свежестью молодой травы, сладким ароматом вьюнка, но после... После воздух полнится болотной сыростью, которая проникает в складки одежды, в волосы, следует за тобой повсюду и не дает покоя ни ночью ни днем. Его запах, как и он сам, — невыносим, неприятен, и видит Бог — избавиться от него невозможно.
— Оставь меня.
Чармэйн вытерла украдкой о передник ладони. Пусть она желала сбежать от него и не видеть до скончания времен, ей все равно хотелось выглядеть лучше, чем она есть: стоять ровнее, говорить правильней, держаться, как королева. Да, она сошла с ума, одержима демонами. Стоит эльфу перешагнуть порог, как мысли путаются и приходят в порядок только спустя несколько дней. Зачем он вновь преследует ее?
— Ты помнишь уговор? — эльф усмехнулся и вальяжно закинул ногу на ногу. — Вижу, что помнишь.
Он смеется над ней, над ее неуклюжестью. Чармэйн нервно сглотнула, пытаясь взять себя в руки, и споткнулась, поднимаясь с пола.
— Хочешь освободиться? — сказал он, растягивая слова, — Всего лишь сшей мне рубашку, не сделав ни единого надреза, без нитки и иголки.
Та же шутка, изощренное издевательство. Легче легкого, сшить рубашку без нитки и иголки! Днем и ночью Чармэйн билась над разгадкой уже много месяцев, но все без толку. Невыполнимое задание. Невыполнимое задание...
— Ах, не можешь? — эльф изобразил фальшивое недоверие. — Так иди сюда!
— Нет! — сказала Чармэйн. — Я замужем за лесничим. Он преданно служит тебе уже двадцать лет.
— Он служит не мне, — поморщился эльф. — И тебе не стоило выходить за него. Ты моя. Всегда была и всегда будешь.
А Чармэйн уже пожалела о выпорхнувших словах. Эльф умеет чуять подтекст, угадывать за интонацией истинные чувства, пробираться в слабые места, а затем больно жалить. Он припомнит Чармэйн, Бог свидетель, припомнит, что та вышла замуж лишь бы сбежать. А она не сможет слушать это, нет, не сможет, потому что только сейчас поверила, что сам Дэмиен дорог ей.
— Будь ты проклят!
— Все мы, фейри, закляты, — сказал эльф, изогнув бровь.
И бросился к ней.
Глава 2.
Дэмиен шел с полузакрытыми глазами по узкой тропинке. Напряженно прислушивался, но не к окружающему лесу, а ко внутреннему ощущению. Оно было странно неустойчивым: то слабело до маленького огонька, то охватывало все тело пронзительной болью. А иногда раздавался приказ — "налево!", "быстрей" и тогда Дэмиен пускался бежать. Медлить опасно, огонек погаснет и тогда всё пропало — опоздал, не выполнил работу.