Жена моего мужа
Шрифт:
Просить можно и тогда, когда мама грустная. Вот как сейчас, в начале нового века, про который им рассказывали в школе.
Всю четверть Карла мечтала о пенале-гусенице из мягкого пушистого материала, как у всех в классе. Может, тогда ее перестанут дразнить. Отличаться плохо. Плохо быть меньше всех в классе («Пигалица!» – этого странного слова не было в детском словаре, который Карла уговорила маму купить в магазине подержанных вещей на углу улицы). Плохо иметь густые черные брови («Волосатая-полосатая!»). Плохо называться не похожими на другие именем и фамилией.
Карла
– Почему нельзя сегодня остаться дома? – ныла Карла, чуть не прибавив «у нас» – а не в том, итальянском, о котором мама постоянно говорила и которого она, Карла, никогда не видела.
Мама замедлила шаг, когда соседка с золотистыми волосами прошла мимо, неодобрительно глянув на них.
Карла знала этот взгляд – так смотрела учительница в школе, когда она не смогла рассказать таблицу умножения на девять.
– У меня с математикой тоже неважно, – пожимала плечами мама, если Карла просила помочь с домашним заданием. – Ничего, главное, не объедаться пирожными и не толстеть. Таким, как мы, достаточно быть красивыми.
Дядя с блестящей машиной и в большой коричневой шляпе всегда говорил маме, что она красивая. Когда он приходил в гости, мама не плакала. Она распускала свои длинные вьющиеся волосы, душилась любимым «Яблоневым цветом», и ее карие глаза сверкали. Включался проигрыватель, и они вместе отбивали ритм носками туфель. Правда, Карле засиживаться не давали.
– Спать, cara mia [2] , – певуче говорила мама, и девочка уходила в другую комнату, оставив маму и гостя постукивать ногами под музыку в маленькой гостиной под пристальными взглядами маминых родственников с фотографий. Часто их холодные лица снились Карле по ночам, и ее крики мешали танцам и сердили маму:
– Ты уже большая, чтобы бояться снов. Ты не должна беспокоить меня и Ларри.
Когда в школе задали сделать проект «Мои папа и мама», Карла, воодушевившись, пришла домой, но мама долго цокала языком, а потом разрыдалась, уронив голову на кухонный стол.
2
Дорогая моя (ит.). – Здесь и далее примеч. пер.
– Я должна что-нибудь принести на школьную выставку, – настаивала Карла. – Не могу же я одна ничего не принести!
Наконец мама сняла со стены фотографию мужчины с прямой осанкой, в белом воротничке и со строгим взглядом.
– Мы отправим к ним нонно, – сказала она так, будто в горле у нее застрял леденец.
Карла любила леденцы. Дядя с блестящей машиной часто приносил ей леденцы в белом бумажном пакете, но они прилипали к рукам, и Карле приходилось долго отмывать пятна.
Карла благоговейно взяла фотографию.
– Это мой дедушка?
Она и так знала ответ – мать
Мама Карлы обернула фотографию в оранжевый с красным шелковый шарф, пахнущий нафталином. Карла бежала в школу, как на праздник.
– Это мой нонно, – гордо объявила она.
Но все только смеялись.
– Нонно, нонно, – передразнил один мальчишка. – А почему не дедушка, как у всех? И где твой отец?
Это было накануне ее именин, а на следующий день Карла убедила мать не ходить на работу, притворившись больной. Это был один из лучших дней в ее жизни: они с мамой устроили пикник в месте под названием Гайд-парк, и мама пела песни и рассказывала о своем детстве в Италии.
– Братья брали меня с собой купаться, – мечтательно говорила она. – Мы ловили рыбу на ужин, а потом пели, танцевали и пили вино.
Карла, пребывавшая наверху блаженства оттого, что не пошла в школу, накручивала на пальчик прядь маминых темных волос.
– А папа тоже с вами купался?
Карие мамины глаза вдруг погрустнели.
– Нет, моя маленькая, не купался. – И она принялась убирать термос и сыр с красного клетчатого пледа на траве. – Пойдем, пора домой.
И это уже не был лучший день в жизни Карлы.
Сегодняшнее утро тоже не самое удачное. На первом уроке будет контрольная, предупредила учительница. Математика и правописание – самые ненавистные Карле предметы. Чем ближе они подходили к автобусной остановке, тем сильнее Карла тянула маму за руку.
– Росточком ты не вышла, – недавно сказал ей дядя с блестящей машиной, когда она отказалась рано ложиться спать, – зато упрямства на двоих хватит.
«А что, нельзя?» – чуть не огрызнулась Карла.
– Всегда будь вежлива с Ларри, – твердила мать. – Без него мы бы здесь пропали.
– Пожалуйста, давай останемся дома! Ну, пожалуйста! – заныла Карла.
Но мама ничего не желала слушать.
– Мне надо работать.
– Ну почему? Ларри поймет, если ты не пойдешь с ним обедать!
Обычно Карла не произносила имени гостя, предпочитая называть его дядей с блестящей машиной. Это означало, что он не член их семьи.
Мама резко повернулась, едва не налетев на столб. Мгновение она казалась почти взбешенной.
– Потому что, малышка, у меня еще осталась гордость. – Ее глаза сверкнули. – И потом, я люблю свою работу.
Мамина работа была очень важной: она делала из обыкновенных теть красавиц. Мама работала в большом магазине, где продавали помаду, тушь для ресниц и специальные кремы, от которых кожа становится «прелестно смуглой», «томно бледной» или чем-то средним, смотря как нанести. Иногда мама приносила образцы домой и подкрашивала личико Карлы, так что девочка выглядела гораздо старше своего возраста. Это делалось ради красоты, чтобы однажды и Карла нашла себе дядю с блестящей машиной, который закружит ее в танце посреди гостиной.