Жена Нави, или прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
– Ой, спасибо тебе де-де-девица, – послышался голос Настеньки. – Век не забуд-д-ду!
– Проживи сначала столько, – буркнула я, придерживая и ее, и приданое. – Что в ларце – не знаю. Честно, не смотрела! Пусть будет для тебя что-то вроде киндер – сюрприза!
– Ладно говорите, да не понят-т-тно, – протянула красавица, а я поняла, что с шубой пора завязывать. Сняв с нее шубу, я смотрела, как она трясется и требует ее обратно. – Без п-п-подснежников меня м-м-мачеха на п-п-порог не п-п-пустит! Даже с-с-согреться не д-д-даст! Она м-м-меня осенью за земляникой п-п-посылала
– Отличный дедушка, – держала я ее, пока мы двигались по лесу. – Ты рассказывай, рассказывай.
– Л-л-летом мачеха м-м-меня в л-л-лес за яг-г-гелем послала, – продолжала Настенька, пока я вспоминала мох под снегом, который едят олени.
– Она у тебя случайно не беременна? – спросила я, с некоторым подозрением.
– Х-х-холодно мне! Д-д-дайте шубоньку согреться! – взмолилась Настенька. И протянула ко мне рученьки.
– Сейчас уже деревня. Скоро-скоро. Тебя с такими приданным целая очередь из мужиков выстроится тебя отогревать, – успокоила я, хватая ее за руки. – Смотри, ты сейчас возвращаешься домой. Показываешь в деревне ларец. Выстроится очередь мужиков. Из них выбирай самого симпатичного, неженатого и непьющего. Это важно! С избой, желательно! И, прощай, мачеха! Поняла меня?
– Мне один н-н-нравится па-па-парень, – созналась Настенька. – Егорушкой зовут-т-т! Пустите погреться!
– Не пущу! Помрешь, – выдохнула я, пока волчица вела нас по лесу, показывая дорогу. Даже метели стихли. Ни ветерка! Ничего!
– Т-т-только он с М-м-матроной гуляет-т-т, – рассказывала Настенька. – Ж-ж-жениться на ней собирался!
Я из любопытства заглянула в ларец, видя поверх серебра нитку жемчуга и перстень.
– Я бы так не сказала, конечно, – заметила я, прикидывая, сколько в ларце украшений и поглядывая на Настеньку. – Что прямо жениться… Я бы даже сказала, что у них отношения на ладан дышат… Я тебе серьезно говорю!
– Сколько до леса… Ой, до деревни? – спросила я тихо у Буранушки.
– Еще две версты, – проворчал он тихо. – Дымок уже виден!
– Их любови еще версты две осталось, – усмехнулась я, придерживая и ларец и Настеньку. – Ну, может, две с половиной!
Деревня показалась внезапно. Если честно, то я ожидала увидеть большее. Три десятка занесенных снегом домишек, из которых в небо тянулись дымки.
– Не ходи в деревню! Нельзя тебе! – послышалось ворчание Бурана.
– Прощаться будем, Настенька! Удачи тебе! – вздохнула я, вручая ей ларец и отряхивая девицу от снега. – Дорогу знаешь, сама дойдешь!
– Ой, спасибо тебе, Бухабрюшка, – поклонилась в пояс Настенька. – Благодарствую тебя за все!
– Все, все, все! Иди, иди! – намекала я.
– Век буду помнить доброту твою! – нараспев затянула Настенька. – Век не забуду! И то, как приданое мне дала… И то, как …
– Да иди уже! – рявкнула я, видя, что мне шестой раз в пояс кланяются.
– … и детям своим расскажу, и внукам, – кланялась Настенька. – И век благодарить буду за щедрость твою!
– Дома мед есть? Если есть, тащи сюда! – потребовала я.
– И кишочков, – провыла метелью волчица.
Я хитро улыбнулась, слыша ворчание Бурана: «Нет, чтобы просто выкатить, так она с ней, как панькалась!». Ничего – ничего, сейчас, если все нормально будет, Карачун лишиться двух верных слуг.
– Как домой доберусь, принесу медочку и кишочков! – снова раскланялась Настенька.
– Буранушка, рявкни на нее, чтобы быстрее домой бежала! – попросила я медведя, спрятавшегося в кустах.
– Домой иди, дуреха! – рявкнул Буран, вылетая из кустов и прерывая поток вежливости. Глаза Настеньки сделались круглыми – круглыми. Она дико завизжала.
– Ааааа! Медведь!!! – завопила Настенька и стремглав в деревню бросилась. – Помогите! Спасите!
– Вот так я их и отогреваю, – произнес Буран. – Да, Метелица? Как думаешь, принесет девка меду?
– Не знаю, – заметила волчица, садясь рядом. – Люди, они не очень благодарные.
– Раньше нас Карачун кормил! Или сами, что найдем, когда он улетал куда-нибудь с морозами! – проворчал Буранушка. – Давайте решим как. Ежели девка обещание исполнит, то и дальше будем выводить из лесу… А ежели нет, то по старинке как-нибудь.
Дымки тянулись в небо. Оно затянулось мглой, похожей на туман. В этом белом молочном мареве, казалось, что над заснеженной деревней стоит настоящий туман.
– Вот и справились, – выдохнула я, глядя на дымки и избушки. – А почему мне к людям нельзя?
– От домашнего очага растаешь ты, – проворчал Буранушка, пока я обнимала его: «Ты – молодец!».
– Молодец-не молодец, а ме-е-еду бы! – попросил Буранушка. – Но что-то не несет!
Да, и правда! Плохо получается! Я тут значит ей отсыпала госбюджет голодающей страны, а она мед зажала!
– Пойдем, – проворчал Буранушка. – Вот и верь после этого людям!
– Твоя правда! – согласилась волчица. Они уже повернулись в сторону леса, как вдруг я увидела силуэт, что пробирается к нам.
– Неужто? – удивилась Метелица, выглядывая силуэт. Проминая сугробы спешила раскрасневшаяся Настенька.
– Прячьтесь, – прошептала я, показывая на белые кусты. – Иначе спугнете ужин!
Мы затаились за кустами, пока Настенька ставила горшок и раскрывала, какую-то тряпку. Она осмотрелась, а я увидела у нее в ушах тяжелые серьги. Нет, мне было вовсе не жалко! Пусть хоть ей счастье будет! Мне от Карачуна подарки не нужны! Хватит с меня и того, что я находила их под елочкой, замерших насмерть!
– Ме-е-ед! – простонал Буранушка, бросаясь к горшку. – Липовый… Липовый…
– Да нет, оригинальный, – усмехнулась я, глядя на то, волчица разрывает тряпку. Я смотрела на деревню, на лес, слыша чириканье птиц.
– Была твоя шуба, стала моя, – усмехнулась я, сбивая рукой снег с ветки. – Были твои слуги, стали волонтеры! Ничего-ничего! Я тут развернусь!
– Ох, и вкусный же мед! Жаль, что ма-а-ало, – проворчал Буран, лапой проверяя горшок.
– И потрошка отменные, – послышался голос волчицы.