Жена Петра Великого. Наша первая Императрица
Шрифт:
— О, герре лейтенант, заклинаю вас слезами, которые проливает где-то в разлуке ваша молодая жена! Я должна знать, куда вы забираете моего Йохана! Когда я могу надеяться вновь увидеть его?
Хольмстрем быстро оглянулся по сторонам. Нет, он решительно не мог отказать, когда такая соблазнительная женщина так горячо просила его. Да и потом, к чему скрывать в сумерках то, что и так станет достоянием гласности при свете дня. Несколько фривольно обняв Марту за талию, он увлек ее в сторону и, заговорщически наклонившись к ней, зашептал:
— Прибыла срочная эстафета из главной квартиры генерала Шлиппенбаха. Он объявил немедленный сбор всех регулярных и ландмилиционных [10]
10
Ландмилиция — в Швеции Карла XII — части местного ополчения, городского и сельского.
Лейтенант опомнился и легонько хлопнул себя по губам ладонью:
— Ах, милая фрекен, я, похоже, и так наговорил много лишнего! Умоляю, не выдавайте меня ротному командиру, а то старик снова заставит меня постыдно стоять во главе второй шеренги, когда начнется дело!
— Я не плачу злом за добро, герре лейтенант! — немного опомнившись от потрясения, Марта мягко, но решительно освободилась из полуобъятий лейтенанта, которые в любую секунду грозили перейти в объятия. — Так вы думаете, скоро будет генеральное сражение?
— О, фрекен Марта, вы равно наделены и прелестью Венеры, и прозорливостью Афины! — галантно поклонился офицер. — Верьте моему слову, ближайшие недели станут свидетелями баталии, в которой решится спор шведского льва и русского вепря за ваше уютное лифляндское болотце! Слава Всевышнему, лето в разгаре, и снег более не помешает действиям нашей кавалерии, как тогда, при Эрестфере. Так что, я надеюсь, к осени вы вновь увидите вашего Йохана, моего славного боевого товарища, увенчанного лаврами победы и нагруженного ворохом русских соболей из покоренного Новгорода!
Хольмстрем приосанился и лихо закрутил усы. Марта позволила себе слегка улыбнуться и облегченно вздохнуть. Действительно, русские соболя, переливающиеся серебристым блеском, подобным отражению луны в ночных водах, представлялись пределом ее честолюбивых девичьих мечтаний. Даже знатные дамы могут позволить себе лишь узенькую оторочку на капотах из меха этих драгоценных зверьков… Но, в конце концов, Бог с ними, с соболями. Лишь бы самонадеянные предсказания лейтенанта сбылись и Йохан возвратился к ней живой и здоровый! Даже пускай не здоровый, а израненный, больной и истощенный, как, она слыхала, частенько возвращаются солдаты даже из самых победоносных походов… Она сумеет вылечить и выходить своего героя! Только бы живой и не искалеченный!
Призывные звуки кавалерийского «аппеля» [11] резко и властно перекрыли мирное пиликанье скрипочки пастора Глюка. Тут Марта снова увидела своего Йохана. Успев облачиться в полную форму, он стоял, освещенный пламенем костра, закинув голову и поднеся к губам свою зловеще блиставшую фанфару. В своем блестящем мундире, с длинным кавалерийским палашом на перевязи из лосиной кожи, он показался Марте удивительно красивым мужественной красотой войны, несмотря на то, что сердце ее рыдало от предчувствия разлуки. Тотчас со всех сторон стали сбегаться уппландские драгуны. На ходу застегивая пуговицы мундиров, выпуская из ладоней нежную девичью ручку, бросая недопитую кружку пива, они шли на зов, словно приведенные в действие силой волшебства заколдованные души или, скорее, словно лишенные души заводные механизмы. Лейтенант Хольмстрем отдал отрывистую команду. Звякнули шпоры, загремели сапоги. Среди ошарашенных, безмолвных гостей самого мирного из всех земных торжеств — торжества бракосочетания — возник чеканный квадрат солдатского плутонга. Не задерживаясь даже на прощальный взгляд, драгуны споро и твердо промаршировали в городские ворота. Их ждали верные боевые кони и стремительный ночной марш навстречу славе или смерти или тому и другому вместе — кто сейчас разберет? Привычное дело — дело солдатское…
11
Аппель — кавалерийский сигнал к сбору.
Уже заходя в ворота, Йохан, шагавший в первой шеренге, вдруг на мгновение выскочил из строя, обернулся и отчаянно замахал Марте рукой. «Я должна улыбаться ему! — шептала она, не замечая, как пастор Глюк по-отечески заботливо обнял ее за плечи, а подружка Катарина, всхлипывая, бормотала что-то беспомощно-утешительное. — Что бы ни случилось, только улыбаться!» И она улыбалась так, как, наверное, улыбались, поднимаясь на эшафот, благородные дамы старинных времен, рассказы о которых она так любила слушать. А вот он, кажется, плакал… Или это пламя костра блеснуло, отразившись в его глазах?
Рота Уппландского полка покинула Мариенбург еще до рассвета, прогрохотав по мостовым размашистой рысью тяжеловесных ганноверских лошадей. На улицах никто не провожал драгун: добропорядочные горожане поспешно скрылись по домам, словно почувствовав приближение грозы. Или, быть может, не один лейтенант Хольмстрем успел шепнуть городским знакомым об опасной близости московского войска? Лишь кое-кто из молодежи, не пожелавшей прервать праздник и допивавшей пиво у затухающих костров, встретил выезжавших из ворот шведских солдат пьяными выкриками. Среди пожеланий доброго пути и военной удачи явственно прозвучала и угроза: «Езжайте, не возвращайтесь! Надоела нам шведская корона!»
Пастор Глюк, отославший супругу и детей домой, так и не смог увести от ворот Марту, с внезапной твердостью заявившую ему:
— Я остаюсь! Я хочу еще раз увидеть Йохана и, если даст Бог, поцеловать его перед разлукой.
— Хорошо, девочка моя, — неожиданно легко согласился пастор. — Тогда я останусь с тобой и благословлю твоего мужа. Он единственный из слуг шведского Карла, которому я не желаю ничего, кроме добра и счастья.
В темноте солдатских лиц было не разглядеть. Но Марта все равно сразу увидела Йохана — он, трубач, единственный ехал на крупном сером жеребце, выделявшемся среди гнедых драгунских лошадей. Едва выехав из ворот, возглавлявший колонну капитан дребезжащим пронзительным голосом подал команду, и рота подняла коней в галоп. В страхе, что Йохан не заметит ее, Марта бросилась вперед, рискуя попасть под тяжелые, кованые копыта, и что было силы закричала:
— Я здесь, любимый! Я люблю тебя!
Он не мог нарушить строй и остановить коня, и лишь повернулся в седле, уносясь от нее в темноту.
— Жди меня!.. — донеслось до Марты сквозь конский топот и бряцание железа. Она упала на колени и разрыдалась давно копившимися внутри слезами.
В ту ночь Марта Скавронская, ставшая Мартой Крузе, воспитанница ученого проповедника Эрнста Глюка из города Мариенбург, впервые почувствовала, что ее беззаботная юность закончилась.