Жена скупого рыцаря
Шрифт:
— Так он здоров? — Муза громко высморкалась и посмотрела на меня.
— Я надеюсь.
— Аппендицита не было?
— Не было, — вздохнула я и потупилась. Хотела рассказать о маньяке Гальцеве, да удержалась. Не то время. Пусть старушка немного успокоится.
Уснули мы в Музиной комнате, на ее кровати, крепко обнявшись. Свекровь боялась меня выпустить, словно невестка могла исчезнуть в ночи навсегда, оставив ее с Людвигом.
К бутылке армянского мы так и не прикоснулись. Она закатилась под ноги, и мы перекатывали ее пятками из
Утром Муза Анатольевна приготовила мой любимый завтрак — сырники из творожной массы с медом. Вместо муки, для крепости, свекровь добавляла в творог манную крупу, взбивала яйцо, и сырники получались невероятно пышными и красивыми.
Сама Муза выглядела так себе. В ночных треволнениях она забыла накрутить влажные волосы на бигуди и утром бегала по кухне, напоминая перевернутую швабру. Вставные химкинские зубы красоты ей также не добавляли.
— На выходные я поеду с Галкой в Колотушино, — поливая сырники медом, объявила я. — Увы, Муза Анатольевна, но я уже дала ей обещание. Надо картошку окучить.
— Езжайте, деточки, езжайте. Развейтесь.
Как хорошо не врать! Удовольствие, сравнимое с удовольствием от сырников с изюмом!
Не знаю, что чувствовала Муза, но расстались мы после крепких троекратных поцелуев в духе приветствий застойного коммунистического руководства. Мы искали друг в друге поддержку. Как страны СЭВ. Одни — против всех.
По дороге на работу я искала в себе сомнения, пыталась обнаружить хоть что-то из сожалений и разочарований. Но не находила. Может быть, речевка «Миша умный, добрый, чуткий, нежный» постепенно превратилась в форму давления на психику, и я выставила защитный барьер? Так бывает. Хочешь как лучше, получаешь обратный результат. Нельзя себя насиловать. Если первоначально речевка проходила с восклицательным знаком, то позже в конце ее появился знак вопроса.
Едва я открыла дверь своего кабинета, на письменном столе ожил телефон. На определителе стоял номер Зайцевой.
— Алло. Привет, Галина. Как дела?
— Привет. Меня твой бандит звонками одолел…
— Какими? — ревниво насторожилась я.
— Вечером позвонил, узнал твой домашний номер, утром ни свет ни заря ему твой рабочий понадобился…
— Галя, во-первых, он не бандит. Во-вторых, не мой…
— Ой, я тебя умоляю! Мне по маковке, в какой группировке твой Лева служит…
Мысль о том, что соломенная вдова снюхалась с бандитом, будоражила воображение романтически настроенной Зайцевой. И доказывать ей по служебному телефону, кто есть «ху», бесполезно. Зайцева уверена, что физиономист из нее хоть куда, она братков за версту чует. Якобы. Два года назад у Галины был роман с престарелым, но очень шумным братаном. После этого в наших кругах Зайцева считается крупным специалистом по названной публике.
— Если Лева наплел тебе историй, что он белый, пушистый и в перчатках, не верь, Мухина. Мой уркаган мне такой лапши
Таких разговоров по телефону банка вести нельзя. Я цыкнула на Зайцеву, и та тут же предложила где-нибудь пообедать, посплетничать.
Работать мне не хотелось абсолютно. Я подумала и назначила свидание в вестибюле банка. Дальше решим.
— О’кей, — сказала Зайцева и отключилась.
Беспокойство Левы было мне приятно. И когда телефон вновь ожил, я сладко потянулась и проворковала в трубку «алло-у». Но это была Матюшина, звонившая почему-то не по внутреннему, а по городскому телефону.
— Ты на месте? Свободна?
— Угу.
— Сейчас зайду.
Зашла Нинка все с тем же предложением — менять «Альфу» на мясокомбинат.
— Ну что тебе стоит? — канючила Нинель. — Тебе ведь все равно! А мне надо…
— Зачем?
— Они Степе нужны… Устал он от своего СМУ.
— Хорошо. Я подумаю. Но сначала ответь мне на один вопрос. Степа деньги Коврова себе взял?
— С ума сошла? Если б у Коврова сын в институт провалился, он бы с нас семь шкур спустил!
— И все-таки…
— Не знаю, — сказала Нинель и тут же поправилась: — Кому дал, не знаю. Но кому-то сунул, точно.
— Тошику?
— Сим, ну хочешь, я сейчас при тебе Степке позвоню и спрошу, кому он деньги сунул?
Наивной деткой я перестала быть сегодня ночью. Правдивого ответа от Степана Аркадьевича Матюшина я не получу ни сейчас, ни потом, ни в глаза, ни по телефону.
— Ладно. Забирай. — Я вынула из сейфа папку с кредитным делом и протянула ее Нинель.
— Сима, ты душка! С меня коньяк, шампанское и цветы, — пообещала Матюшина и полезла целоваться.
— Я не смешиваю напитки, — сказала я и уклонилась от ее красных губ. — Испачкаешь…
Лев позвонил через час.
— Ты как?
— Нормально.
— А свекровь?
— Тоже ничего. Только хуже.
— Сегодня вечером встретимся?
— Вряд ли. Я хочу побыть с Музой.
— Ты… молодец…
— Спасибо. Надеюсь, бог наградит меня за доброту.
Хотела сказать: «Может быть, наградой будешь ты?» — но удержалась. Такие мысли сбивают с рабочего ритма женщин, расставшихся с мужьями восемь часов назад. Или восемь месяцев назад?
Зайцева скучала в вестибюле банка и от нечего делать строила глазки охраннику, на груди которого висела табличка «Сытин Петр Васильевич». Когда я подхватила ее под руку и повела на выход, Галка послала ему взмах ресниц. Петр Васильевич нахмурился, и я сделала приятельнице выговор:
— Угомонись. Ты меня дискредитируешь.
— Слушай, у вас охрану по каким критериям подбирают? Как ни зайду, один краше другого!
— Галя, в тебе тестостерон перебродил! Во все стороны брызжет.