Жена слепого мага

Риман Ирина

— Давай, — с тихим безразличием ответил Франко.

Бинты у него в комнате хранились ещё с тех пор, когда перевязки выжженных кислотой глаз были по два раза в день. Сокол уверенно выдвинул ящик письменного стола. Нашёл длинные ленты, ножницы и подошёл к кровати.

Зрелище не впечатляло. Слепой маг кромсал себя без намёка на смысл или эстетику. И, так как не видел, проверял скорость регенерации, ощупывая раны.

— Сколько ты здесь сидишь? — Фредерико смочил чистую тряпку и начал стирать засохшую кровь. — Крайние порезы успели затянуться. Может, не всё так плохо?

— Не затянуться, а склеиться, — без энтузиазма

поправил брат. — И то лишь самые мелкие и неглубокие. За два часа. У меня стрелки на циферблате обмазаны эссенцией. К вечеру, если раны не трогать, они начнут рубцеваться. К вечеру. А Синэрий обещал, что всё заживёт на счёт три. Месяц прошёл из шести. Да, я не идиот и не жду мгновенных результатов, но скорость слишком уж маленькая. Это провал.

Младший Гвидичи не спорил. Сосредоточенно обмазывал уже подсохшие порезы специальной мазью, а в свежую кровь сыпал заговорённый порошок. Красные пятна на белой свадебной рубашке никому не нужны. Конечно, для подстраховки был ещё парадный чёрный мундир, но когда в первую ночь Франко разденется, у Софии возникнут неприятные вопросы.

“Нашёл время”, — чуть не сорвалось с языка, но Сокол сам себя остановил.

И брат, словно прочитав его мысли, озвучил вслух:

— Провал, понимаешь? Я торопился со свадьбой, чтобы оградить Софию от Линнея. Вероломно вешал ей на шею слепого мужа, свято веря, что избавлюсь от недуга. Так-то из меня плохой жених. Слабый, увечный, никчёмный, бедный. Я рассказывал, что мы с Салливаном ничего не добились? Фитоллийские чиновники слишком сильно боятся гнева Велены. Им плевать на размер взятки, они отказываются идти навстречу там, где закон можно трактовать в мою пользу. Долбят, как дятлы: “Личный приказ правительницы, мы не можем”. И всё. О бизнесе можно забыть. Да, срок проверки чётко установлен, но никто не запрещает продлевать его бесконечно. Ну допустим год я протяну. Достану из тайников припрятанные золотые слитки, продам редкие книги, уговорю невесту пожертвовать частью украшений, а дальше что? Клянчить деньги у тебя и Кеннета? Распустить слуг и самому мыть полы в особняке?

— Тебе, как воину клана, положено жалованье, — буркнул под нос Сокол.

Но брат услышал и хрипло рассмеялся.

— Сорок золотых в месяц получает рядовой боец. И то, если меня примут в отряд. Сочтут слепца полезным. Порталы буду открывать или магические ловушки обезвреживать? Смешно. В обычном бою я бесполезен.

Младший Гвидичи молча закончил с правой рукой брата и взялся за левую. Не хотелось подливать масла в огонь. Сражаться на мечах Франко не мог, а путь в командиры боевых магов ему вообще был закрыт. Потому что Кеннету нужен Линней. Да, он слабее, у него нет чёрного уровня, но на своём месте он более чем хорош.

— Вот и получается, что София ошиблась с выбором, — продолжил брат. — Ей нужен Линней. Успешный, богатый, зрячий. А я пустышка. Мыльный пузырь. Какой толк от большой силы, если не можешь ею пользоваться? Если всё, о чём вынужден думать, что твоя семья будет есть на ужин? Я не хочу так. Я не хочу, чтобы любимая женщина оставалась со мной из жалости. Чтобы она проклинала тот день, когда согласилась выйти за меня замуж.

— Стой, — не выдержал Сокол. — Подожди, не так быстро. Ты в первый раз, что ли, остался с дырой в кармане? Не помню, чтобы на службе у Плиния купался в золоте. Да и выросли мы в бедном квартале бессалийской столицы, даром, что наследники древнего рода. Откуда такое яростное желание запинать себя ногами на дно?

— Да потому что я не вылезал из него! — повысил голос Франко. — Всю жизнь карабкаюсь наверх, срывая ногти на руках, и падаю, падаю, падаю! Оглянись вокруг — моё будущее опять в руинах. Но на этот раз я слишком стар, чтобы начинать сначала. У меня больше нет сил. Я устал, Фредерико. И всё, что я сейчас должен сделать: не тащить за собой в эту яму Софию. Ей будет лучше без меня.

“Давай отменим свадьбу”, — должен был сказать он, но не сказал.

“Ну хоть так”, — с робкой надеждой подумал Сокол.

А по-другому и не могло быть. Каким бы ничтожеством ты себя не чувствовал. А младший Гвидичи был на месте брата несколько раз. Начиная от сидения в настоящей, а не метафорической яме у контрабандистов, и заканчивая выходкой Малии, решившей напару с дядюшкой Гироном испортить ему жизнь. Так вот. Каким бы ничтожеством ты себя не чувствовал, но если оставляешь себе шанс выбраться. Веришь, пусть и неосознанно, что всё наладится, то смысл сражаться есть.

И помочь брату хотелось до дрожи. До зуда в кончиках пальцев, наматывающих бинты на резаные раны на его руках. Но что говорить? Проклятье! Кто бы знал, как тяжело стоять рядом с отчаявшимся человеком и подбирать слова!

Сокол завязал бинт узлом и сел рядом с Франко. Светило солнце. За окном щебетали птицы и монотонно тикали часы на стене. Их общее на двоих молчание не имело ни вкуса, ни запаха. Но вдруг из глубин памяти поднялся тяжёлый смрад мокрой земли. Застучали дождевые капли, залаяли собаки. И старые раны на шее заныли, будто из них снова потекла кровь.

— Ты прав, Франко, ты действительно в глубокой яме. Велена правильно рассчитала удар, лишив тебя средств к существованию. А риск с вступлением в клан не оправдался. Чудо исцеления не случилось. Всё рухнуло. Ты сорвался с края и кубарем покатился вниз. Но разве можно держаться за деньги? Они тратятся и зарабатываются. Они созданы, чтобы исчезать и появляться в твоей жизни. А власть? Она также призрачна и сиюминутна. Вчера был один правитель, сегодня другой. Вчера крутишь дырку в мундире под новый знак отличия, а сегодня, собрав вещи в узелок, идёшь куда глаза глядят.

— За что тогда держаться? Если ни на слова, ни на поступки людей нельзя опереться? За что?

“Не знаю”, — должен был ответить Сокол, потому что так правильно. Никто не знал. Люди искали свой смысл просыпаться каждое утро до самого саркофага на огне. И каждый год, каждое десятилетие, ответ был разным. Но сегодня особый день. Именно сейчас особый случай.

— За себя, Франко. Исключительно за себя. Не за то, что ты о себе думаешь. Мы не знаем себя большую часть жизни. А за то уникальное, едва ощутимое, но только твоё…

— Поздно держаться, — перебил старший Гвидичи. — У меня был дар. Уникальный, неповторимый, только мой. А теперь его нет. Будь я зрячим, внушил бы Велене отдать приказ чиновникам поставить нужные подписи. Приумножил свой бизнес привычным способом. Увидел бы лицо Софии, своих детей. Но дара нет. И он никогда не вернётся. Поздно, Фредерико. Нужно отменять свадьбу. Я всё-таки благородный лин. Я люблю невесту и лучшее, что могу для неё сделать — освободить от себя. Поехали к гостям. Сам всё скажу.