Жена Тони
Шрифт:
– Эй, это ты – Саверио? – Усатый мужчина лет тридцати в темно-синем шерстяном пальто элегантного покроя стоял на верхней ступеньке у входа на хоры. – Да ты ешь, ешь. Апельсин-то, наверное, вкусный, братишка?
Саверио поспешно сглотнул.
– Братишка?
– Просто такое выражение. Это ты – тот мальчишка, который пел? – Мужчина надел шляпу на кулак и стал ее вращать.
– Да.
– То соло в конце. Это ты так вытянул си?
– Да, я. – Саверио покраснел.
– Умеешь ты петь, дружище. Я Сэмми Прецца. Играю на саксофоне в оркестре Рода Роккаразо.
Саверио выпрямился на скамье.
– Я его слышал по радио.
– Неплохо, правда?
– Мне вполне нравится.
– Ну так вот, у нас тут вокалист отпал, и Род ищет новый голос. Я думаю, ты ему придешься по сердцу. Есть у него один квартетик, поет прилично, но все-таки вся соль в солисте. Лицо оркестра. Ну, место солиста я тебе не гарантирую, но в том же квартете состав меняется постоянно. Вот, возьми, – Сэмми протянул Саверио свою визитную карточку. – В новогоднюю ночь мы выступаем в Ист-Лэнсинге. Покажешь эту визитку – тебя впустят. А уж я проведу тебя к Роду.
– А дальше что?
– Споешь для Рода, там и посмотрим.
– Спасибо.
Саверио изучил визитку – тисненный золотом скрипичный ключ, черные буквы. Смотрелось шикарно.
– А лет тебе сколько? – спросил Сэмми.
– А на сколько я выгляжу? – парировал Саверио.
– Хороший ответ. – Сэмми обернулся, перед тем как спуститься по лестнице. – Без шуток, парень, горло у тебя что надо.
По пути с литургии домой Розария Армандонада взяла сына под руку.
– Ты так красиво пел! – восхитилась она. – Люди плакали. Да и я тоже.
– Ма, но мне вовсе не хочется, чтоб люди плакали, когда я пою.
– Нет, это хорошо. Значит, они что-то почувствовали. – Она стиснула его руку.
– Я хочу делать людей счастливыми, – возразил Саверио.
– Так и получается. Хотя у них и льются слезы.
– Разве можно быть счастливым, когда плачешь?
– Они плачут, потому что на них нахлынули воспоминания о том, чего – или кого – им не хватает. Это куда лучше, чем та дурацкая музыка, которую крутят по радио.
– Не лучше, просто другое.
На углу Боутрайт-стрит до них донесся запах жареных каштанов. Они переглянулись. Саверио усмехнулся:
– Па!
Леоне стоял во дворе их дома и поджаривал каштаны на тяжелой чугунной сковороде, поставленной прямо на небольшой костер, для которого он вырыл ямку в стылой земле.
– Леоне, жаль, что ты не слышал, как твой сын пел сегодня в церкви, – сказала Розария.
– Да слыхал я его пение.
– Но в эту ночь он пел как ангел, с необычайной силой и чистотой.
– Похоже, я заставил некоторых плакать, – добавил Саверио.
– Если я запою, все вокруг тоже разрыдаются, – пошутил Леоне, вручая жене полную горячих каштанов медную миску. Из потрескавшейся обугленной кожуры в морозный воздух вырывался душистый пар.
– Пойду приготовлю сироп и залью каштаны, – сказала Розария, уходя в дом.
Саверио стал помогать отцу гасить костер. Пока Леоне забрасывал пламя золой с лопаты, Саверио опустился на колени и скатал большой снежный ком. Он передал его отцу, тот положил снег прямо поверх золы, огонь зашипел, и вскоре от него остались лишь завитки серого дыма.
– Па, после мессы ко мне подошел один человек, – начал Саверио.
– Зачем?
– Хочет, чтобы я сходил к ним в ансамбль на прослушивание.
– И чем ты там будешь заниматься?
– Петь. И, может, еще немного аккомпанировать на мандолине.
Мандолину он упомянул в надежде тронуть сердце отца. Тому довелось на ней играть еще мальчишкой, в Италии, и сына он тоже научил. Но Леоне это не впечатлило.
– Ты рабочий на заводе «Руж», – строго напомнил он.
– Знаю. Но я мог бы выступать по вечерам. Может, подзаработаю немного.
– Нельзя делать и то и другое.
– Почему?
– Нельзя. Такая жизнь не для тебя.
– Но ведь эти музыканты отлично зарабатывают. Развлекают людей, и деньги текут рекой. Если я добьюсь успеха, то наверняка буду получать вдвое больше, чем моя теперешняя зарплата.
– Это просто какая-то афера, – заявил отец. – Не попадайся на их удочку.
Саверио последовал в дом за отцом.
– Все честно, они собираются платить мне за выступления, – настаивал он.
– Это они сначала говорят, что заплатят, а как поедешь на гастроли, не будет тебе никаких денег. Слыхал я истории о шоу-бизнесе. Это занятие для цыган. Ты трудишься, а босс загребает все твои денежки. Ты голодаешь, а он жиреет, с певичками развлекается, а тебе – ничего.
– Все вовсе не так.
– Да что ты в этом понимаешь?
– Я знаю, как оно на самом деле, потому что на мессе был человек из оркестра Рода Роккаразо. Он меня потом разыскал, чтобы поговорить. Сам ко мне обратился. Сказал, что у меня есть талант и что я мог бы добиться успеха в музыкальном деле.
Саверио прошел за отцом на кухню, где Розария мешала на плите сироп. Выключив конфорку, она залила очищенные ядрышки каштанов горячей сладкой жидкостью.
– Его дело – не твое дело. Мы этого человека не знаем. Кто он вообще такой? Чего ему на самом деле от тебя нужно? – повысил голос Леоне.
– Леоне, просто выслушай мальчика, – попросила мать.
– Заткнись, Розария!
Она повернулась обратно к плите и стала мешать томившийся в большой кастрюле соус маринара [5] .
– Не разговаривай с ней так, – негромко произнес Саверио.
Леоне ударил кулаком по столу. Сын понял, что его реплика привела отца в бешенство, и немедленно о ней пожалел.
– Не лезь не в свое дело! – снова ударил кулаком по столу Леоне. – Это мой дом!
– Все здесь твое, папа. Но не надо говорить маме «заткнись». Этот спор только между тобой и мной.
5
Маринара – итальянский соус, приготовленный из томатов, лука, чеснока и пряных трав.