Жена журавля
Шрифт:
Он взял ее руку и поцеловал:
— Мы не должны.
— Но ты ведь думаешь об этом?
Улыбнувшись, он указал игривым жестом на свои брюки, которые натянулись в паху так туго, что сомнений в его физическойзаинтересованности не оставалось.
— И все-таки мы не должны, — сказал он. — Нам нельзя.
Она выждала еще немного, позволяя ему сдаться (именно «сдаться», о чем она и просила его — даже не затем, чтобы проверить его на прочность, а просто потому, что сама нуждалась в этом куда сильнее, — так сильно, что если бы она
Ей пришлось закусить губу, чтоб не разреветься. Снова.
— Я люблю тебя, Аманда, — сказал Генри, — и, как бы ты ни возражала, знаю, что это взаимно. Но теперь у меня есть Клодин, и она способна любить так, что ей это стоит куда меньше, чем тебе.
— Не принимай близко к сердцу, — сказала Аманда, злясь из-за мрачности своего голоса и зная, что, как бы она ни старалась, чтобы он звучал жизнерадостно, ей все равно не поверят. — Подумаешь, похулиганили немножко в субботу вечером. — Она шмыгнула носом, отвела от него взгляд и отхлебнула из пустой чашки. — Чего от скуки не сделаешь!
Генри пристально посмотрел на нее. Аманда знала, что он борется с собой, пытаясь, с одной стороны, выглядеть благородно — есть у него эта склонность к помпезности, — но также стараясь остаться деликатным и не заставить ее смутиться, насколько это возможно. А поскольку это невозможно, оставалось только ждать, когда он это поймет.
— Я пойду, — сказал он наконец, вставая, но не отходя от нее.
Их притяжение неожиданно оказалось очень сильным: он стоит, она сидит, и мысли обоих — о непреходящей напряженности в его штанах.
Оба вздохнули.
— Merde, [13] — прошептал Генри и стянул через голову футболку.
Позже, когда все было кончено, сидя на краешке дивана — в одних лишь трусах, теперь наизнанку, и с сигаретой в руке, — он указал на дверь в детскую:
— Я скучаю по нему. Вспоминаю каждый день.
— Я знаю, — только и выдавила Аманда.
Она не плакала, когда он ушел, не злилась и не тосковала. Просто смотрела, как на вечерне-субботнем телеэкране празднично одетые люди проживают свои праздничные жизни. И лишь когда пришла пора выключить всю эту дребедень и пойти к черту спать, — вот тогда она и расплакалась.
13
Дерьмо (фр.).
Воскресенье пришлось убить на хлопоты по хозяйству: неделю не мытая посуда (к стыду, пришлось это признать), еще дольше не стиранное белье (это признать
— Утки, утки, утки! — закричал он, швыряя целой булкой в гуся.
— Кидай каждый раз понемногу, солнышко, — сказала она, наклоняясь, чтобы показать ему как.
Он смотрел на ее руки, почти задыхаясь от ненависти к хлебу.
— Мне! — сказал он. — Мне, мне, мне!
Она дала ему кусочки хлеба, и он швырнул их в гуся — все сразу.
— Утка!
Ей повезло, она знала это — и повторяла это про себя с раздражающим упорством. Она нашла няньку неподалеку от дома, которую может себе позволить, которую Джей-Пи, похоже, любит и на которую уходят почти все деньги, которые присылает на ребенка Генри. Ее мать может забирать его от этой няньки в конце дня, если у Аманды случаются переработки, и сидеть с ним, пока она не заедет к ней по дороге домой. Да и Джордж просто счастлив побыть с внуком в те редкие дни, когда это требуется.
И только посмотрите на него. Боже мой, только посмотрите. Иногда она любит его так сильно, что съела бы заживо. Положила бы между ломтиками этого засохшего утячьего хлеба и схрумкала вместе с косточками, как ведьма из сказки. Вокруг его губ застыли пятна от сока, он не боится ничего на свете, кроме лопающихся воздушных шариков, а его французский куда лучше его же английского. Она любит его так сильно, что взорвала бы к чертовой матери эту планету, если бы кто-нибудь осмелился его обидеть…
— Ладно, — прошептала она про себя, чувствуя, как к глазам опять подступают слезы. — Все хорошо.
Наклонившись, она поцеловала его в затылок. Он немного пованивал, ибо ванна сегодня планировалась позднее, но по-прежнему оставался собой на все сто.
— Мама? — спросил он и протянул ладошки, требуя еще хлеба.
Она сглотнула проклятые слезы (да что этос ней?).
— Держи, щёчкин ты мой. — Она протянула ему очередную булку. — Хотя на самом деле это не утка.
Пораженный, он уставился на гуся:
— А кто?
— Это гусь… Точнее, гусыня.
— Как гусыня Сюзи?
— Точно. Мы же читали про нее, я забыла.
— А почему она не белая?
— На свете живет много всяких гусынь, и все они разные.
— А почему гусыня, а не гусь?
— Если дяденька, то гусь. Если тетенька — гусыня.
— А если дяденька — лось? Значит, тетенька — лосыня?
— Я думаю, эта гусыня из Канады.
— Лосыня из Канады… — пробубнил Джей-Пи. — Что такое Канада?
— Это такая большая страна. Рядом с Америкой.
— А что там делают?
— Рубят деревья, завтракают и ходят в туалет.
Эта новость сразила Джея-Пи наповал.
— А это — тоже гусыня?
Она посмотрела, куда он показывал. По пруду шагала вброд большая белая птица на длинных ногах. Перья на голове у нее были красными, а шея пригибалась к воде между ног — так, словно птица на кого-то охотилась.