Женитьба Арсена Люпена
Шрифт:
— Как вы помните, дядюшка, я уехал из Франции пятнадцать лет назад, когда Анжелика отказалась стать моей женой. И вот, четыре года тому, то есть на одиннадцатом году моего добровольного изгнания и пребывания на крайнем юге Алжира, на охоте, устроенной одним могущественным арабским вождем, я свел знакомство с человеком, который своим веселым характером, обаянием, невероятной ловкостью и отвагой, ироническим и в то же время глубоким умом буквально покорил меня. Граф д'Андрези провел у меня полтора месяца. Когда он уехал, мы стали переписываться. Кроме того, я не раз встречал его имя в газетах — в рубриках светской и спортивной хроники. Он собирался опять ко мне приехать, и я уже начал готовиться к приему, как вдруг однажды вечером во время верховой прогулки двое моих слуг арабов набросились на меня, связали, завязали глаза и семь дней и ночей везли по пустынным дорогам, пока не доставили в бухту на побережье, где нас поджидали пять человек. Меня переправили на небольшую паровую яхту, которая тут же подняла якорь. Кто были эти люди? С какой целью они меня похитили? Я терялся в догадках. Меня заперли в тесной каюте с иллюминатором, забранным железной решеткой. Каждое утро через окошечко, выходившее в соседнюю каюту, мне на койку клали фунта три хлеба, ставили котелок с едой и бутылку вина, а вчерашние остатки забирали. Иногда ночью яхта останавливалась, и я слышал, как с нее спускают шлюпку, которая, по-видимому, отправлялась в какую-либо гавань за провизией. Когда шлюпка возвращалась, яхта опять неспешно трогалась в путь, словно на ней плыли для развлечения светские люди, которым спешить некуда. Несколько раз, забравшись на стул, я видел в иллюминаторе побережье, но столь далеко, что уточнить, где мы плывем, не было никакой возможности. Так прошли два месяца. Однажды утром на девятой неделе я заметил, что окошечко прикрыто неплотно, и толкнул дверцу. Соседняя каюта была пуста. Мне с трудом удалось дотянуться до туалетного столика и взять пилку для ногтей. За две недели кропотливой работы я перепилил решетку на иллюминаторе; путь на свободу был открыт. Плаваю я хорошо, однако быстро устаю, поэтому я решил дождаться момента, когда яхта будет находиться недалеко от берега. И только позавчера, взобравшись на свой наблюдательный пост, я увидел близкий берег, а после захода солнца, к своему изумлению, узнал остроконечные башенки и массивный донжон замка Сарзо. Неужели мое загадочное путешествие подошло к концу? Всю ночь мы крейсировали в открытом море. Весь вчерашний день — тоже. Наконец сегодня утром мы приблизились к берегу на расстояние, которое я мог преодолеть, к тому же яхта находилась среди скал, и я имел возможность плыть к берегу, укрываясь за ними. Однако уже собираясь бежать, я заметил, что окошечко, которое, очевидно, не заперли, открылось и дверца стучит о переборку. Из любопытства я выглянул в него. В соседней каюте в пределах досягаемости стоял маленький шкафчик; мне удалось его отворить, и я на ощупь вытащил оттуда связку каких-то бумаг. Это оказались письма, в которых содержались инструкции взявшим меня в плен бандитам. Через час, когда я выбрался из иллюминатора и соскользнул в воду, я знал уже обо всем: о причине, средствах и цели моего похищения, равно как и о мерзких кознях, которые уже три месяца как плетутся вокруг герцога де Сарзо-Вандома и его дочери. К несчастью, я опоздал. Чтобы меня не заметили с яхты, мне пришлось некоторое время таиться в углублении скалы и до берега я добрался лишь к полудню. Потом время ушло на то, чтобы добрести до рыбачьей лачуги, обменяться с ее хозяином одеждой и прийти сюда. Было уже три часа. Здесь я узнал, что утром состоялось бракосочетание.
Старый аристократ молча слушал, с возрастающим ужасом вглядываясь в своего племянника. Несколько раз он вспоминал предупреждение префекта полиции: «Вас накручивают, господин герцог, накручивают». Сдавленным голосом он произнес:
— Говори… Продолжай… Мне трудно опомниться. Я еще не все понимаю… и боюсь.
Племянник продолжал:
— Увы! Восстановить ход событий совсем не трудно. Для этого хватит нескольких фраз. Будучи у меня и слушая признания, которые я столь неосмотрительно ему делал, граф д'Андрези узнал многое: во-первых, что я ваш племянник, но знакомы мы мало, так как я покинул Сарзо еще ребенком и с тех пор мы виделись с вами лишь в течение нескольких недель, которые я пробыл здесь, когда просил руки Анжелики; во-вторых, что, порвав с прошлым, я ни с кем не переписывался; и наконец, между ним и мною есть определенное сходство и, если его подчеркнуть, мы станем неразличимы. Вот на этих трех отправных точках он и построил свой план. Он подкупил моих слуг-арабов, чтобы те предупредили его, если я вздумаю уехать из Алжира. Затем вернулся в Париж, взяв мое имя и приняв мой облик, познакомился с вами, стал каждые две недели бывать у вас — короче, жил под моим именем, ставшим для него одной из тех ширм, за которыми он прячется. Три месяца назад «яблочко созрело», как он выражался в своих письмах, и он начал атаку серией сообщений в прессе, но, боясь, очевидно, как бы какая-нибудь газета в Алжире не раскрыла, что проделывается в Париже под моим именем, он приказал моим слугам напасть на меня, а своим сообщникам — похитить. Нужно ли говорить о том, что касается уже вас, дядюшка?
Герцога де Сарзо-Вандома била нервная дрожь. Страшная правда, на которую он закрывал глаза, явилась ему во всей очевидности и приняла ненавистный облик его врага. Он схватил собеседника за руки и в порыве отчаяния в упор спросил:
— Это Арсен Люпен?
— Да, дядюшка.
— И ему… ему я отдал в жены свою дочь!
— Да, дядюшка, он украл у меня имя Жака д'Амбуаза, а у вас — дочь. Анжелика — законная жена Арсена Люпена, причем так распорядились вы сами. Одно из его писем свидетельствует об этом. Он перевернул всю вашу жизнь, помутил ваш рассудок, вы днем и ночью только о нем и думали, он ограбил ваш дом, и вы в страхе бежали сюда, где, считая себя защищенным от его уловок и шантажа, приказали дочери взять в мужья одного из кузенов.
— Но почему же она выбрала именно его?
— Выбрали вы, дядюшка.
— Случайно… потому что он богаче…
— Нет, не случайно, а по незаметным, навязчивым и хитрым советам вашего слуги Гиацинта.
— Как? Гиацинт его сообщник? — поразился герцог.
— Нет, не Арсена Люпена, а человека, которого принимает за д'Амбуаза и который обещал через неделю после свадьбы отвалить ему сто тысяч франков.
— Негодяй! Он все подстроил, обо всем подумал!
— Да, обо всем. Даже разыграл лжепокушение, поставившее его вне подозрений, и симулировал ранение, якобы полученное им, когда он исполнял вашу просьбу.
— Но каково его намерение? Зачем все эти низости?
— У Анжелики одиннадцать миллионов, дядюшка. На следующей неделе ваш парижский нотариус введет во владение ими лже-д'Амбуаза, который получит их и тут же исчезнет. Но сегодня утром мы подарили ему от себя пятьсот тысяч франков в облигациях на предъявителя: сегодня в девять вечера около большого дуба он передаст их своему сообщнику, а тот завтра продаст их в Париже.
Герцог де Сарзо-Вандом вскочил и в ярости забегал по комнате.
— В девять вечера, — проговорил он. — Посмотрим, посмотрим… Я сейчас же сообщу в жандармерию.
— Арсен Люпен плевать хотел на жандармов.
— Тогда дадим телеграмму в Париж.
— Да, но пятьсот тысяч франков… А скандал, дядюшка… Только подумайте: ваша дочь, Анжелика де Сарзо-Вандом, вышла замуж за прохвоста, жулика! Нет, ни в коем случае…
— Так что же?
— Что? — Племянник в свою очередь встал и, подойдя к стене, увешанной всевозможным оружием, снял ружье и положил его на стол перед старым аристократом.
— Там, на краю пустыни, дядюшка, когда мы сталкивались с хищным зверем, то не сообщали о нем в жандармерию, а брали карабины и стреляли — иначе он разорвал бы нас в куски.
— Что ты говоришь?
— Я говорю, что приобрел там привычку обходиться без жандармов. Возможно, такой способ восстанавливать справедливость походит на самосуд, но, поверьте, в данном случае этот способ хорош, а главное — он единственный. Когда хищник будет мертв, мы зароем его в каком-нибудь укромном местечке, и все будет шито-крыто.
— А как же Анжелика?
— Скажем ей потом.
— Но что с нею будет?
— Она останется, как оно и есть на самом деле, моей женой, женой подлинного д'Амбуаза. Завтра я уеду и вернусь в Алжир. Через два месяца будет объявлено о разводе.
Пристально глядя перед собой и сжав зубы, побледневший герцог выслушал племянника и почти беззвучно спросил:
— Ты уверен, что сообщники с яхты еще не донесли ему о твоем побеге?
— Это может случиться не раньше завтрашнего дня.
— И значит?..
— И значит, сегодня в девять вечера Арсен Люпен, чтобы попасть к большому дубу, пойдет кружным путем — вдоль разрушенной крепостной стены и развалин часовни. Я буду ждать его в развалинах.
— Я тоже, — просто сказал герцог де Сарзо-Вандом и снял со стены охотничье ружье.
Было уже пять вечера. Герцог долго еще беседовал с племянником, проверял и перезаряжал оружие. А потом, когда стемнело, он провел д'Амбуаза неосвещенными коридорами к себе в спальню и спрятал в смежной каморке.
Остаток дня прошел без происшествий. Подали обед. Герцог старался сохранять спокойствие. Время от времени он украдкой бросал взгляды на зятя и поражался его сходству с настоящим д'Амбуазом. Тот же цвет лица, те же черты, та же прическа. Однако взгляд у этого человека был другой: живее, яснее, а потом мало-помалу герцог обнаружил и другие мелкие, до сих пор не замеченные, подробности, которые доказывали, что этот человек — самозванец.
После обеда все разошлись. Часы показывали восемь. Герцог пошел к себе в спальню и выпустил племянника из-под замка. Десять минут спустя, под покровом темноты, они с ружьями в руках пробирались среди развалин.
Тем временем Анжелика вместе со своим мужем пошла в покои, отведенные ей на первом этаже башни в левом крыле замка. На пороге муж сказал ей:
— Анжелика, я пойду прогуляюсь. Позволите ли навестить вас, когда я вернусь?
— Разумеется, — отвечала она.
Расставшись с ней, он поднялся на второй этаж, который был отведен ему. Войдя, он запер дверь на ключ, потихоньку растворил окно, выходившее в поле, и высунулся. У подножия башни, метрах в сорока под собой, он различил темную фигуру. Он свистнул. В ответ тоже раздался свист.