Жениться и обезвредить
Шрифт:
— Найн.
— Не понял… — Мне показалось, что я ослышался, и даже Олёна удивлённо подняла брови.
— Найн, я не могу туда пойти… — каким-то совершенно упавшим голосом прошептала царица. — Горошек больше не есть меня любить. О майн гот, как тут всё больно…
Она значимо стукнула себя кулаком в обширную австрийскую грудь и тихо опустилась на ступеньки лестницы. Я беспомощно посмотрел на бывшую бесовку, но она ответила мне неожиданно строгим и неуступчивым взглядом, типа: «Довёл бедную женщину? Все вы, мужики, козлы…»
Ну, с очевидным не поспоришь, козлы среди нас есть,
— Митька-а!
В сенях раздался грохот, и всклоченная голова моего напарника высунулась из дверей ещё до того, как я перевёл дух.
— Младший сотрудник Лобов, приказываю — быстро умыться, привести одежду в порядок и, не тратя времени на завтрак, провести с матушкой государыней нравоучительную беседу с целью психологической разгрузки. Ей сейчас тяжело и грустно, поэтому велю проявить максимум такта и товарищеского участия.
— Слушаюсь, Никита Иванович, — всё ещё сонно кивнул он. — А повесть жалостливую деревенскую прочесть можно?
— Можно, — подумав, согласился я. — Но только не в лицах и не на три часа без антракта в туалет. Коротенько перескажешь, по существу. Ей всё ж таки ближе к обеду войскам вдохновенные речи зачитывать. Так что настрой соответствующим образом. Да, выйдешь во двор, свистни ко мне Еремеева!
Митька тряхнул чубом в знак покорности моему начальственному диктату и исчез. Царица, вздохнув, пошла к себе наверх, явно огорчённая, что прямо сейчас табуретку сломать не об кого. А вот свою невесту я попросил остаться. Да какое там… Я только рот открыл, а она уже спорхнула вниз и присела рядышком, нежась виском о моё плечо. Я мягко обнял её, тихо целуя в затылок…
— У меня сегодня много работы. Вернусь поздно. Лихо, война, шамаханы, наша свадьба, всё надо успеть…
— Свадьбу перенесём, потерпим уж как-нибудь, — с пониманием откликнулась Олёна.
— Больше никаких переносов, Яга договорилась, отец Кондрат не поймёт. Он очень строг в разделении дел мирских и церковных. Раз поставлено венчание, значит, будет! А там хоть землетрясение, хоть Третья мировая, его уже не колышет, у него свой взгляд, свои приоритеты. Богу — Богово, и в первую очередь!
— А мне чем скорее за тебя выйти, тем радостнее, — не скрывая горящих глаз, прошептала моя ненаглядная. — Забрал ты сердце моё, дяденька участковый… Вот сейчас бы в храм позвал — пошла бы не думая! Без платья подвенечного, без подруг, без девичника, без смотрин, без свахи, без дружек, без изюма и роз, без соболей, без благословения материнского и отчего, без поезда свадебного, без гостей с подарками, без черниц с псалмами, без…
— Стоп! — Я с трудом удержался, чтоб не прикрыть её дивный ротик ладонью. — Это что же, ещё неполный список того весёлого мероприятия, в котором нам предстоит участвовать завтра в первой половине дня?
— Уже сегодня, — всё ещё улыбаясь, подтвердила моя Олёна. — Свадьбу ещё до венчания праздновать начинают, и чтоб жизнь у молодых по-людски сложилась, немало времени на всё потратить надо. Знаешь, сколько народных примет на свадьбу написано? У-у, до ночи читай — не прочтёшь…
— А вот без всего этого никак? Я только-только отошёл от поздравлений и обещаний, у меня пол-Лукошкина в гости набилось, и каждый со своим «прими, не побрезгуй!». Милая, а нельзя просто тихо обвенчаться у отца Кондрата и сбежать в свадебное путешествие куда-нибудь на Золотые Пески в Болгарию? Там сейчас тепло! А Митя с Ягой пусть тут всех хоть неделю упаивают…
— С тобой — куда захочешь, только пальцем помани!
— Счастье ты моё ясноглазое. — В воодушевлении я расцеловал любимую в обе щеки, а в дверь деликатно постучали. Мы сдержанно отодвинулись друг от друга.
— День добрый, сыскной воевода, — сняв шапку, зашёл Фома Еремеев. — Звал?
— Здорово, Фома, заходи. Чай будешь?
Стрелецкий сотник бросил косой взгляд на разгром у печки (блин, ну никто же не подумал убрать!) и отрицательно покачал головой.
— Ладно, как хочешь. Есть такая тема, ты ведь о шамаханах наслышан? Кашкин говорил, что ждут их к обеду.
— За стол сажать будут, что ли?
— Фома, ты ещё не язви! Есть новости об их приближении?
— Народец окрестный с утра за стены городские со всем хозяйством едет. Животину в лесах прячут, дома бросили, сожгут — так не жалко, до зимы и новые поставим. А вот тока странность одна есть…
— Именно?
— Медленно они идут, — задумчиво потеребил бороду Еремеев. — Обычно ведь степняки на скорости берут, на лошадей своих надеются. Налетят внезапно, людей порубят, добро похватают — и назад давай бог ноги… А эти идут шагом, коней не торопят, по пути ничего не грабят, не палят, не трогают. Народ без спешки спрятаться успевает, телегами нажитое увезти. Какой же это набег?
— Действительно, странно, — с сомнением признал я. — Сколько помню из школьного курса истории, подобное поведение нехарактерно для буйной и недисциплинированной орды. Ну, положим, идут не спеша — это от уверенности. Знают, что сейчас в городе Лихо и нам будет не до них. Да что деревеньки и хутора не разоряют, тоже можно как-то объяснить — не хотят распылять силы и берегут своих. Соответственно, по логике вещей можно предположить лишь одно: они терпят и держат себя в узде, чтобы потом по полной программе оторваться в Лукошкине!
— Видать, решили за стенами нашими кровавую жатву снять, — в тон моим мыслям продолжил сотник. — В недоброе время ты с женитьбой затеялся, сыскной воевода… Много народу на свадьбе той пьяными полягут, да не поднять их с хмеля того смертного… Ни мужиков, ни баб, ни стрельцов, ни люд служилый, ни бояр, ни голытьбу городскую… Не фатою брачною невеста твоя лик скроет, а саваном погребальным… Не с любезной женой ты поцелуем сочетаешься, а со смертушкой белолобою…
— А ну цыц! — Неожиданный окрик Бабы-яги заставил всех нас вздрогнуть и сбросить холодящее оцепенение страшных пророчеств Еремеева. — Тоже мне вещун-краснобай нашёлси! Постыдился бы людей пугать, а ещё при отделении, с шевроном милицейским ходишь…