Женька
Шрифт:
– Разумеется, не девчачье...
– А знаете, как я к нему убежала?
– Конечно, не знаю.
– Ладно, когда-нибудь расскажу... Сейчас мне разузнать надо, в каком госпитале он? Пять дней они в тылу у немцев пропадали, все уж надежду потеряли, только я одна надеялась и надеялась... И вышли они к своим чуть ли не в сорока километрах от нашей части. Леша раненный сильно, его на себе ребята тащили, ну и сразу в санбат... Да они все почти были ранены, только один в часть вернулся, ну и рассказал все. Я туда пешком. Пришла, а Лешу уже в госпиталь эвакуировали, в полевой, а в какой - неизвестно. Пришла обратно в часть, жду писем от него, жду, а потом этот тиф проклятый. Наверно, подцепила, когда в одной деревне ночевала на обратном пути. Ну и меня в госпиталь. Завтра к его тетке пойду, может, знает она что? Леша - не москвич, мы с ним в тридцать девятом познакомились, когда он в институт приехал поступать...- Она немного помолчала.- Поступил он, а через месяц в армию призвали...- Она вздохнула.- Леша умный очень. И развитой...
Ушаков усмехнулся, вспомнив про "Белого вождя", и Женька сразу же поняла причину его усмешки, бросилась в атаку.
– Не ухмыляйтесь! Он меня за маленькую считал, вот и дал Майн Рида, а сам он очень много читал серьезного. А "Белый вождь" был его любимым романом, когда ему тринадцать лет было. Пока он в Москве был, я здорово поумнела от одних разговоров с ним. Поняли? А потом мы переписывались до войны, у меня знаете сколько писем от него? Тысяча, наверно! И все такие умные, прямо жуть! Только начинал он всегда как-то не так...
– Как же?
– "Милая сестренка"... А какая я ему сестренка, десятая вода на киселе, какие-то дальние мы родственники, то ли троюродный он мне брат, то ли еще дальше...- Она опять вздохнула.- Завтра мне рано-рано надо, чтоб его тетку до работы застать. Разбудите? А то я сейчас сутки могу спать без просыпа.
– Разбужу, конечно.
Женька поднялась, снова прошлась по комнате, огляделась.
– Маленькая у вас комната, стесню я вас... Вы мне на полу постелите.
– Нет уж, на полу я сам устроюсь,- сказал Ушаков, а потом заметил:Что-то особой стеснительности я в тебе не приметил.
– Да?
– вроде бы удивилась она.
Ушаков стал разбирать постель и стелить себе. Потом вышел в коридор покурить, чтоб дать ей возможность раздеться и лечь. Вернувшись, увидел ее мордашку, выглядывающую из-под натянутого до подбородка одеяла.
– Пистолетик под подушку положила?
– улыбнулся он.
– Ага, а как же... Покурить бы, товарищ старший лейтенант...
Ушаков дал ей папиросу, спички и, потушив свет, начал раздеваться. Улегшись на полу - после госпитальной кровати было не очень-то удобно,- он подумал, что почему-то у него к этой девчушке появились какие-то вроде бы отцовские чувства, ответственность за этого заморыша.
– Пока курим, хотите, расскажу, как на фронт второй раз убежала? перебила его мысли Женька.
– Расскажи, если спать не хочешь.
– Я не говорила, как от Белоконя убежала?
– Нет.
– Так вот, я на фронт летом сорок второго попала. Поначалу в ближних тылах болталась, при штабах связисткой, ну там и начали в меня все влюбляться, проходу не было, а я ведь воевать поехала, с Лешей где-нибудь на передовой повстречаться, а тут какая-то тыловая жизнь, скучная... Ну и выпросилась я в стрелковый батальон, там и хватила лиха, и смертей навидалась, и ранений, и контузило меня там здорово, три недели в санбате отлеживалась. В общем, хлебнула... Выписываюсь, а меня направляют в минометный полк, которым этот самый Белоконь и командует, к нему телефонисткой. А я с ним в санбате познакомилась, приходил он на перевязки, ну и разговорились, он москвич тоже... Я брыкаюсь, конечно, хочу, дескать, к своим ребятам, в свой батальон, а он мне: "Дурочка, я же спасти тебя хочу, насмотрелась уже на войну, не хватит ли? А меня не бойся, не из таких я". И верно, по-хорошему он ко мне относился, хоть в одном блиндаже и жили, но потом... потом чую, начинает он мне нравиться, а я же Лешу люблю! Ну и что делать? Мотать надо, да поскорей, а куда? С фронта не убежишь! Но тут Белоконь меня в Москву в командировку посылает за всякими там канцтоварами для штаба... Конечно, он это мне приятное захотел сделать, чтоб я дома побывала. Поехала я, все достала, вернулась, а полк куда-то перебросили. Я туда-сюда, никто ничего не знает...
– Это бывает,- заметил Ушаков, вспомнив, как сам искал свою часть несколько дней.
– Ну, думаю, наверное, судьба, и обратно в Москву с просроченной командировкой. Но повезло, не проверяли нигде.
Вернулась тут моя тетка, начала действовать, был у нее знакомый полковник из ПВО, зачислили меня туда. Служу в Москве, а тетка упрашивает этого полковника вообще демобилизовать меня. Как-то это вышло у них, через полгода демобилизовали меня для продолжения учебы, я же на третий курс уже перешла...- Она прижгла потухшую папиросу и продолжила: - Начала я заниматься, живу одна, тетка с мужем на стройку уехала, холодно, голодно, ну и тоска зеленая, ребят на курсе нет, одни девчонки. Только и радость Лешины письма, но и беспокойство, не так уж часто он писал... Вам не скучно?
– спросила она после паузы.
– Нет, рассказывай.
– И вот в начале сорок третьего совершенно неожиданно приезжает Леша в Москву вместе с ПНШ их полка. Ну, радость необыкновенная, три дня, как в тумане. Остановились они у меня, конечно, у Лешиной тетки комнатка маленькая, а у меня две. Пролетели эти дни, как во сне, а за день до их отъезда я к Леше - забери меня с собой, не могу я здесь одна... А он? Знаете, что он? Я и не думала, что он так ругаться умеет! "Только тебя, дурочку, сумели спасти, а ты опять, как мотылек на огонь! И думать об этом забудь!" Ладно, забыла, а сама соображаю, думаю, наверняка у ПНШ в планшетке какие-нибудь бланки из части имеются...- Она помолчала немного, собираясь с духом, а потом ляпнула:- Ну и стибрила я у него бланк! И штамп и печать на нем, как полагается.
– Нехорошо, Женя, воровать,- сказал Ушаков и тоже закурил.
– А в Москве сидеть хорошо, когда все воюют? Когда Леша почти каждую ночь в поиск ходит! И мучиться непрестанно. Это хорошо?
Это было, конечно, тоже нехорошо, и он промолчал.
– Уехали они, проводила я их на вокзал, а на другой день в военкомат с бланком этим, на котором написала, что просят направить такую-то, то есть меня, в распоряжение командира такого-то полка.
– А ты авантюристка, Женя.
– Есть немного,- сразу же согласилась она и прыснула.
– В военкомате дядька покладистый нашелся, выдал мне направление, а паспорт взять либо забыл, либо решил, что я вольнонаемной еду... Короче говоря, через три дня заявилась я в часть, как снег на Лешину голову! И что тут было! Кричать он на меня не стал, он вообще сдержанный, а просто дал мне в сопровождение разведчика своего с приказом посадить меня в первую же попутную машину. Вот и потопала я обратно, будто под конвоем. Разведчик пожилой, хмурый, со мной ни слова. Только, когда в машину посадил, сказал: "Поезжай домой, девонька, и дожидайся своего Лешу, а тут тебе не место, страшная у нас работа. Поняла?" Ничего я, конечно, не поняла, через три километра выпрыгнула из попутки и - обратно. Пришла в расположение полка и прямо к начштаба, вот направление у меня к вам, зачисляйте. Он, конечно, не в курсе, не знает, что я к Леше приехала, спросил только, чертить умею ли, а я в ответ - два курса техникума, черчу как бог. Ну и зачислили... Лишь через неделю на того разведчика наткнулась, он головой покачал и, разумеется, Леше доложил. Такая вот история. Леша мог, конечно, начштаба уговорить и отправить меня опять обратно, но я - хоть убивай, обратно не поеду! Ну и примирился...
Она замолчала, и Ушаков видел, как то вспыхивает, то потухает огонек ее папиросы. После довольно долгой паузы он спросил:
– Так кто же тебе Леша, я так и не понял?
– Непонятливый вы какой. Леша есть Леша, он мой. Вот и все.
– Теперь все ясно,- насмешливо сказал Ушаков.- Только одна деталь муж он тебе или нет?
– Какой муж! Он же чудной! Все твердил мне, что не имеем мы права, когда война идет, и что нечего вдов плодить, ну и вообще...
– Что вообще?
– Вообще он меня за сестренку считает, ну и...- Она замолчала.