Женщина без прошлого
Шрифт:
— Когда стемнеет и на крышах окрестных дворов зажгутся цветные прожекторы, подлетит вертолет, откуда вы, Андрей Еремеич, спуститесь на парашюте. На лету вы будете кричать в мегафон: «Жертвуйте и кайтесь, а кто не пожертвовал, тот не покается». Это произведет грандиозное впечатление!
— А затраты какие? — застонал бережливый бухгалтер Илларион. — На аренду вертолета сколько денег ухлопаем? Окупится ли?
На Иллариона зашикали. Конец света обещался быть незабываемым! Особенно понравился апостолам план их дружного вознесения на небеса — то есть в вертолет — и отбытие по воздуху в соседний город с последующим дележом
Только апостол Пантелеймон, затаив в душе недоброе, не радовался предстоящему шоу. «Ага, — думал он подозрительно, — Андрюшка с кассой в вертолет погрузится — и поминай как звали…»
Попутно апостолу Евстихию, известному своей склонностью к поэтическому слову, было предложено сочинить подходящий к случаю гимн с нравоучительным и страшным содержанием. Апостол не стал кочевряжиться и выдал на-гора:
Да здравствует мира крах, Да здравствует гибель и тлен, Будем сущи на небесах, Со товарищи встав с колен. На земле только горе еси, В небесах — только радость и смех, Только ангелов голоси Вопиют, умоляя за тех, Кто, страдая в юдоли земной, От безумной боли устал И пожертвовал свой золотой На божественный пьедестал.— Тогда надо бы «божественный пьедестал» соорудить, — встряла в разговор доселе молчавшая апостолица Досифея. — Чтобы люди на него только крупные купюры клали.
Фекла неодобрительно сощурилась на бойкую молодайку. Еще ни одного конца света не пережила, а тоже лезет с предложениями…
Однако пророк неожиданно поддержал новенькую:
— Хорошая идея! Накроем золотой парчой стул и водрузим на него вместительную урну для пожертвований. Сверху прилепим табличку «божественный пьедестал» со стрелкой, указующей вниз. И охранять легче, и выглядит оригинально. Народ непременно соблазнится.
— А еще можно буквами указать минимальную таксу — например, сто рублей, — закраснелась от похвалы скромница Досифея. — Чтоб всякую мелочовку не кидали.
— А лучше пятьсот рублей! — встрял Иринарх.
Пророк одобрительно улыбнулся апостольше.
— Далеко пойдешь, Досифеюшка, — ласково изрек он, — чувствуется в тебе деловая хватка.
Покончив с текущими делами, апостолы принялись выпивать и закусывать. В короткое время стол был очищен от последних признаков еды, а пустые бутылки складированы в углу.
А потом подрались апостол Пантелеймон с апостолом Иринархом — парни они были молодые, горячие, Пантелеймону всего-то двадцать два годка, недавно только из колонии, где мотал срок за мошенничество. Пантелеймон крался вокруг стола, сжимая нож, а Иринарх, вооруженный остролепестковой «розочкой», задиристо кричал: «Не подходи, сука, замочу!» Отцы церкви, потеряв лицо, бестолково галдели по углам, боясь разнять драчунов. Пророчица предвкушающе визжала, соседи заинтересованно звонили в дверь, грозя милицией. Досифея спокойно наблюдала за разгоравшимся сражением.
Забияк утихомирил сам пророк.
— Стыдитесь! — воззвал он к забиякам. — Мир вопиет к вам: одумайтесь, олухи, да не будете так бесстыдны! Подумайте, какой пример вы подаете пастве!
Устыдившись, драчуны расцепились. Остаток вечера прошел в благостной тишине: апостолы, выключив свет в квартире, затаились, и подъехавший наряд милиции, не обнаружив обещанного беспорядка, убрался восвояси.
Пока сидели в темноте, Серафим попытался облапать новенькую апостолицу, но та так треснула его по сусалу, что тот благоразумно отстал, переключившись на пророчицу. А Фекла не смела даже пикнуть, шалея от отчаянной смелости апостола и недогадливости Светозарного.
За отъездом милиции святые наблюдали в окно.
— Посмей еще у меня! — Волосатый кулак пророка угрожающе подлетел к носу провинившегося Иринарха. — Выкину из дела, не дожидаясь конца света!
Апостолы стояли, понурив головы. Им было ужасно стыдно. Хотелось еще выпить и подраться. Но они боялись пророка, потому что в глубине души немного верили в его прямую связь с небесами.
Михаил Бог вошел в город со стороны Пригородного шоссе, вынырнув из крошева прилепившихся к городу обтерханных дачек.
Бог был одет в джинсовые штаны, телогрейку и старую кроличью шапку. Он давно не брился, не мылся и оттого распространял вокруг себя такой крепкий дух, что собаки обалдевали, потрясенно поводя чуткими носами.
Свернув с людной улицы во двор, Бог опустился на скамейку подле благообразной старушки.
— Ты кто, страдалец? — полюбопытствовала бабушка.
— Меня зовут Бог, — скромно ответил пришлый. — Я явился открыть людям истину. А кто отринет меня и мое святое слово, того ждет гибель.
— Ага, знаю, — молвила старушка, — читала… Надысь в ящике листовку нашла насчет того, что через три недели в нашем городе конец света намечается. Приду обязательно на ваш праздник! Очень уж я такие мероприятия обожаю — поют красиво и жалостливого много говорят. После этого мне завсегда спится хорошо.
— Несчастная, — покачал головой Бог, — ты слепа и нема, потому что доверяешь зрению слепца и внимаешь немому. Сущему на земле не дадено знать, когда настанет самый последний день. Только когда сломаны будут семь печатей, и проскачут семь конников, и встанет на дыбы конь бледный, и появится всадник, имя которому Смерть, а за ним последует Аид… И семь ангелов вострубят в трубы, и…
— Знаю, знаю, — закивала старушка, — слыхала… Так, значит, милок, ты и есть Бог?
— Да, — скромно потупился Михаил.
«Квартиру высматривает! — решила коварная старушка. — Входит в доверие к гражданам с целью последующего ограбления». И не успел еще Бог уйти со двора, звякнула кому следует.
Впрочем, перед тем, как сообщить участковому, она все же потребовала у Михаила доказательств своей божественной сущности. Михаил не стал ломаться.
— Хорошо, — сказал он, — я сделаю для тебя чудо.