Женщина и война. От любви до насилия
Шрифт:
В первые годы войны рядовой и младший офицерский состав последовать примеру начальства не мог, и не потому, что «естественный отбор» был произведен старшими офицерами и им доставались «не элитные девушки». В окопах, на передовой, особо не разгуляешься, уединиться практически невозможно. Красная армия была единственной из воюющих армий, не позволявшей солдатам за четыре года войны – если тот не был ранен и отправлен в тыл на лечение – получить кратковременный отпуск для свидания с жёнами или увольнительную для посещения публичного дома, организованного армейскими психологами.
Вежливые японцы для домов терпимости придумали корректное название – «станции комфорта» – и с государственным размахом «трудоустроили» на «станциях техобслуживания» более 140 тысяч женщин – китаянок, филиппинок, индонезиек. Чужестранцы (немцы, итальянцы, американцы)
Политическое руководство Красной армии «станции комфорта» открыть не решилось и, в отличие от других воюющих армий, не снабдило солдат презервативами (отсюда и эпидемия венерических заболеваний, захлестнувшая армию после пересечения государственной границы, и массовых групповых изнасилований). Средний и высший офицерский состав ещё в начале войны обзавёлся фронтовыми жёнами и успешно их «осеменял», но этой привилегией мог воспользоваться далеко не каждый офицер – женщины составляли всего лишь десять процентов личного состава Красной армии (в начале войны ещё меньше). Таким количеством боевых подруг нельзя удовлетворить каждого воина. Что ж, для поддержания боевого духа есть СМЕРШ, заградительные батальоны и водка для храбрости. Но, когда через три с половиной года войны «изголодавшаяся» армия вошла в Германию, алкоголь, призывы к мщению, лозунги «убей немца» и мораль офицерского корпуса сделали своё дело. Армия «сорвалась с цепи», и ей уже было всё равно кого: немок или перемещённых лиц – солдатам подавай женщину! Возраст и национальная принадлежность значения не имеют!
Никто не говорил им, что «женщин надо добыть в бою» или что солдат вправе обладать женщинами побеждённого, рассматривая их как военный трофей. Но ведь и в довоенном двухсерийном фильме «Пётр I» (1937–1938), вызвавшем восхищение Сталина, царь Пётр (в его роли блистал Николай Симонов) лихо отбирал у князя Меншикова военный трофей, переходивший из рук в руки, – будущую императрицу Екатерину I (её играла Алла Тарасова). В сексуальной эксплуатации «трофейных» женщин большевики не видели ничего зазорного, и главные герои фильма получили в 1941-м Сталинскую премию первой степени.
Латышка Марта Скавронская в 1703-м или немка Гретхен в 1945-м – для солдата разницы никакой! Женщина есть женщина, а живой военный трофей – законная добыча победителя. Пример тому – кинофильм «Пётр I».
Заговор молчания
Велик список преступлений против человечности, совершенных немцами и их союзниками на оккупированных территориях. «Ярость благородная, вскипающая, как волна» раскалялась по мере освобождения Красной армией городов и посёлков, когда раскрылись чудовищные масштабы доселе невиданных преступлений, и солдат не всегда мог даже найти могилы родных и близких и клялся за их погибель отомстить врагу самой жуткой местью. За армией шёл СМЕРШ. Военный трибунал вершил правосудие. Карателей и полицаев казнили (вешали) при массовом скоплении народа. Бывали случаи самосуда, когда офицер-еврей, приехавший с фронта в отпуск, узнав, что его семья без вести пропала в фашистском аду и в его квартире проживает семья бывшего полицая или пособника гитлеровцев, разряжал обойму табельного оружия. Семья – за семью. За самосуд не арестовывали – военкомы рекомендовали офицерам возвращаться на фронт и мстить на передовой.
Послевоенная советская пропаганда неустанно повторяла, что Красная армия не отождествляла мирное население Германии с нацистами и руководствовалась указанием Сталина: «Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское – остаётся». Но когда оно прозвучало? Указание прекратить призывы к жестокой расправе и не грести всех немцев под одну гребёнку появилось в «Правде» 14 апреля 1945 года (статья «Товарищ Эренбург упрощает»), через три дня после опубликования Эренбургом в «Красной звезде» очередной статьи, призывавшей к беспощадному мщению. Статья в «Правде» была подписана Александровым, начальником Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), за которой только слепой не разглядел руку Сталина.
Прошло ещё шесть дней. Только 20 апреля командующие войсками и члены военных советов 1-го Белорусского фронта (командующий Жуков) и 1-го Украинского (Конев) получили директиву Ставки Верховного главнокомандования об изменении отношения к немецким военнопленным и гражданскому населению. Тем не менее войска были предупреждены, что «улучшение отношения к немцам не должно приводить к снижению бдительности и панибратству с немцами». Директива была подписана Сталиным и Антоновым, начальником Генерального штаба.
Но почему именно к этим фронтам, наступающим на Берлин, обращался Верховный главнокомандующий, обойдя вниманием два других, 2-й и 3-й Белорусский, продолжавших боевые действия в Восточной Пруссии и Померании? Почему директива Ставки появилась в апреле 1945-го, хотя ещё осенью 1944-го международную огласку получили известия о массовых расправах и бесчинствах, совершаемых в Восточной Пруссии? Ответ на эти вопросы в главе «Тегеран-43 – Ялта-45 – Кенигсберг-45».
Десятилетия обе стороны молчали о военных изнасилованиях, которыми «отметилась» в Германии Красная армия. Советский Союз прославлял ГДР как дружественное государство. Молчала и Германия, Западная и Восточная, напуганная и униженная, испытавшая на себе ужасы последних месяцев войны. Более полувека по обоюдному молчаливому согласию три темы были запретными: массовые изнасилования, судьба немецких военнопленных, захваченных в плен Красной армией, и новые границы – память об утраченных территориях, о Восточной Пруссии, Померании и Силезии старались стереть. Жертвы насилий и их родственники считали пережитое семейной тайной, к душевным ранам старались не прикасаться. Жизнь в немецкой семье строилась на пакте молчания, жёны не спрашивали мужей о фронте и пребывании в советском плену; мужья не спрашивали жён об их жизни в период их длительного отсутствия и оккупации Германии. Изменилось отношение немецких женщин к мужчинам. Рухнул миф о «сильном мужчине» и женщинах-домохозяйках, предназначение которых формулировалось тремя К: Kinder, K"uche, Kirche (киндер, кюхен, кирхен – дети, кухня, церковь). Мужчины, вернувшиеся из плена, выглядели жалкими и надломленными, лишенными жизненных сил. Заговор молчания позволил пройти психологическую реабилитацию. Прошли годы, пока зарубцевались душевные раны и немецкий мужчина приобрёл былую уверенность и занял привычное место во главе обеденного стола, а женщины – вытеснили тяжкие воспоминания и приспособились жить. Но вытеснить не означает забыть. Так же как не забыл об ампутированных ногах Алексей Маресьев, научившийся танцевать на протезах и управлять боевым самолётом. И не забыли ничего узники нацистских концлагерей смерти, дожившие до освобождения. Уничтожить людскую память можно, лишь закатав под асфальт десятки миллионов людей.
Убийство в Неммерсдорфе
Посёлок Неммерсдорф (ныне село Маяковское в Калининградской области) – один из первых населённых пунктов Восточной Пруссии, захваченных Красной армией. 21 октября 1944 года отличились танкисты 25-й бригады полковника Булыгина из войск 3-го Белорусского фронта. Немецкие войска, отбившие Неммерсдорф через два дня, застали ужасающую картину убийств мирных жителей, изнасилований и грабежей.
24–25 октября в посёлок прибыли представители германского Генштаба, НСДАП, СС и военные репортёры, составившие доклады о зверствах в Неммерсдорфе и близлежащих посёлках. 27 октября газета «Фёлькишер Беобахтер» опубликовала статью с подробными описаниями убийств 62 мирных жителей.
31 октября в Берлине международная комиссия под председательством доктора Мяе (Эстония), в которой участвовали представители Испании, Голландии, Швеции, Дании, Сербии, Италии и Литвы, выслушала свидетелей, рассказавших о зверствах, грабежах и изнасилованиях, прошедших за два дня оккупации.
ТАСС тут же опубликовал опровержение и по аналогии с расстрелом в Катыни объявил немецкие сообщения ложью и геббельсовской пропагандой. На этом тема Неммерсдорфа в советской печати была закрыта.
Официальный Лондон, согласившийся на Тегеранской конференции по окончании войны передать Советскому Союзу Кенигсберг и прилегающий к нему район, понимал, что начинается этническая чистка территорий, предназначенных для СССР, и танкисты получили приказ нагнать страх на немцев и продемонстрировать, что ожидает тех, кто добровольно не освободит территорию. Тем не менее, руководствуясь «высшими соображениями», выполняя союзнические обязательства, Лондон также назвал немецкое сообщение ложью. В искусстве лжи союзники оказались достойны друг друга.