Женщина, которая легла в кровать на год
Шрифт:
Потом напарники обсудили татуировку: стилизованные экспоненту и логарифм, две стороны одного целого. Покинув тату-салон, близнецы вышли на улицу, тут же оказавшись в центре внимания, — но никто, даже люмпен, слоняющийся по городу в разгар рабочего дня, не осмелился что-нибудь вякнуть.
Брайан-младший черпал у сестры силу и уверенность. Раньше он ходил по улицам, уставившись в тротуар, а теперь смотрел прямо перед собой, и люди отшатывались, давая ему дорогу.
Глава 57
Ева
Рано утром она слышала, как он ворчал на Венеру и Томаса. Дети куда-то задевали сменную обувь для школы. Ева усмехнулась, когда Александр строго спросил:
— Куда вы в последний раз поставили ваши ботинки?
Ей был знаком этот шаблонный сценарий родительского поведения.
Сколько тысяч лет малышне задают один и тот же вопрос? Когда люди начали носить обувь и из чего изначально ее делали? Из кожи животных или из переработанного растительного сырья?
В мире существовало много такого, в чем Ева не разбиралась.
Затем снизу донеслось:
— Доедайте все, помните, что в Африке дети голодают.
«В моем детстве голодали китайские дети», — подумала Ева.
На вопрос Томаса, почему им обязательно нужно идти в школу, последовал традиционный же короткий ответ: «Потому что нужно».
Не толпись на улице любопытные, Ева бы с радостью посмотрела, как новые жильцы покидают дом: Александр с живописными дредами, невероятно элегантный в своем синем пальто, и ребятишки в серо-красной школьной форме.
Руби как-то пожаловалась дочери, что детские рисунки и прочие каляки-маляки «заполонили дом к чертям собачьим», и добавила: «Против красивых картинок я бы не возражала, но таланта в них ни на грош».
Ева догадалась, что сегодня мать затеяла возню с выпечкой: в комнате сладко пахло булочками, которые Руби позже распродаст толпе на улице.
Ева просила мать этого не делать.
— Ты поощряешь их здесь торчать и эксплуатируешь эту несносную ситуацию.
Но Руби уже купила себе новый ковер в гостиную на доходы от продажи чая и булочек и отказалась свернуть свой бизнес.
— Если тебе что-то не нравится, просто встань. Этих чудиков как ветром унесет, едва они увидят, что ты самая обычная женщина.
Разминая шею, Ева повернула голову и заметила, как мимо окна пролетели две сороки с соломинками в клювах. Они вили гнездо в дупле клена. Ева уже неделю с большим интересом наблюдала, как птицы снуют туда-сюда.
«Неразлучники», — подумала она и тут же задалась вопросом, могут ли мужчина и женщина быть абсолютно счастливы вместе.
Когда они с Брайаном (по его инициативе) устраивали званые ужины, женатые пары обычно поначалу общались между собой относительно вежливо. Но к тому моменту, когда Ева подавала самолично испеченные профитроли, хотя бы двое из женатиков успевали обратиться в воинствующих педантов и терзали своих супругов. «Нет, это было не в четверг, а в среду. И ты был в синем костюме, а не в сером». Такие пары уходили рано, и лица их напоминали лица истуканов с острова Пасхи. Или же, наоборот, сидели долго-долго, наливаясь алкоголем и погружаясь в болото пьяной тоски.
Ева улыбнулась при мысли, что ей больше никогда не придется устраивать званые ужины и ходить в гости.
Она погадала, счастливы ли сороки или ощущение счастья присуще только людям?
Кто настоял на включении «стремления к счастью» как одного из неотъемлемых прав человека в американскую конституцию? [33]
Ева знала, что всеведущий Гугл подскажет ей ответ спустя секунду после запроса, но не торопилась включать компьютер. Возможно, она вспомнит сама немного погодя.
33
Это сделал Томас Джефферсон, написавший Декларацию независимости США.
В дверь постучали.
— Готова к беседе с дальнобойщиком-двоеженцем? — спросил Александр. — Одна семья у него в Эдинбурге, а другая — в Бристоле.
Ева застонала.
— Все еще хуже, — предупредил Александр. — На следующей неделе ему исполняется пятьдесят, и обе жены устраивают благоверному праздник, каждая — на своей территории. Смех и грех.
Они рассмеялись.
— А у меня свой праздник, — сказала Ева, — и я буду плакать, если захочу…
— Ни разу не видел тебя в слезах. А ты любишь поплакать?
— Нет, я не умею плакать… — Она вздохнула. — Что я здесь делаю, Александр?
— Даешь себе второй шанс, разве нет? Ты добрая, Ева.
— Но это не так! Я ненавижу этих приставал. Я прямо-таки чувствую, как их страдания закупоривают мне сосуды. Не дают дышать. Как я могу быть доброй? Мне стало на всех наплевать. Мне надоели люди, которых я вижу. Я хочу лишь лежать здесь, ни с кем не говорить и не слышать. И не гадать, кто там следующий в твоем списке.
— Думаешь, мое бремя намного легче? — спросил Александр. — Целыми днями я отмораживаю себе яйца, торча на крыльце и болтая с психами.
— Они не психи, — запротестовала Ева, — а просто запутавшиеся.
— Да-а? Тебе стоило бы посмотреть на тех, кому я отказываю во встрече с тобой. — Александр сел на кровать. — Я не хочу торчать там на холоде. Я хочу лежать здесь, с тобой.
— По ночам я думаю о тебе. Как ты спишь от меня через стенку.
— А я знаю, что сплю в полуметре от тебя.
Оба сосредоточенно разглядывали свои ногти.
— Итак, сколько времени ты отведешь двоеженцу?
— Как обычно, десять минут — больше я не выдержу, — раздраженно сказала Ева.