Женщина, которая легла в постель на год

Таунсенд Сью

На собрании присутствовали все сотрудники, включая уборщиков, технический персонал и сторожа. Это было частью философии управления коллективом, неуклонно претворяемой в жизнь профессором Брэди (он же «Кожаные Штаны»), подразумевавшей, что все сотрудники должны быть в курсе происходящего. Заседание проводилось в планетарии, что придавало судилищу эпичный вселенский размах.

Кожаные Штаны сурово сказал:

– Мне все равно, с кем вы крутите шуры-муры, доктор Бобер. Вопрос лишь в том, что вы выбрали для своих грязных делишек Чистую комнату. Вы могли загрязнить атмосферу, сбить настройки,

повредить оборудование и подвергнуть опасности весь проект в целом. И тем самым надругаться над поверхностью Луны.

Брайан вызывающе поинтересовался:

– И что, мы действительно это сделали?

– Нет, показания приборов в норме, – признал Кожаные Штаны. – Но потребовалась тридцать шесть часов напряженной работы, чтобы в этом убедиться, а времени у нас в обрез. Мы уже отстали от графика.

Титания, прятавшаяся за длинной рыжей челкой, подняла руку и сказала:

– Будет ли принято как смягчающее то обстоятельство, что нами двигало страстное взаимное влечение? Причем опасность загрязнения была минимизирована: мы оба надели продезинфицированные комбинезоны, и все закончилось за девяносто секунд.

Коллеги рассмеялись и уставились на Брайана.

На его шее и в голове пульсировали жилки.

Доктор Бобер быстро нашелся:

– Это был банальный экспресс-перепих. – Он огляделся в надежде, что присутствующие сочтут реплику забавной.

Все хором вдохнули, а одна из уборщиц сжала руку Титании.

Брайан продолжил, даже не понимая, что сам роет себе могилу:

– Скорее, для характеристики наших нынешних отношений больше подходит слово «несдержанные», а никак не «страстные».

Одна из делопроизводительниц побежала к двери, прижимая к лицу платок.

Кожаные Штаны вздохнул:

– Ладно, ребята, давайте успокоимся, мы же все профессионалы, да? Даже уборщики, верно? – Он улыбнулся группе уборщиков в спецовках, показывая, что ценит и их самих, и их труд.

Титания всхлипнула:

– Секс с Гориллой длился немногим дольше, но когда он задевал мой клитор, хорошо было нам обоим.

Присутствующие ошеломленно смолкли, а уборщица выпустила ладонь Титании.

Один из техников прошептал соседу:

– Мне нравится экспериментировать, но до зоофилии никогда не опускался. Думаю, это просто-напросто опасно. С гориллой.

Титанию удивило очевидное и публичное пренебрежение к ней Брайана. Она поправила челку, чтобы спрятать морщины на лбу, и порылась в сумочке в поисках помады, по ее мнению, молодящей ее лет на десять.

Грозящим сорваться голосом женщина сказала:

– В любом случае, Брайан, зачастую наш секс был вполне достоин слова «страстный». – Повернувшись к собравшимся, она разоткровенничалась: – Только на прошлой неделе он щекотал мне соски расческой своей жены и кричал, что я грязная шлюха и он накажет меня, привязав к телескопу и заставив профессора Брэди взять меня сзади.

Брайан подскочил и завопил:

– Не сзади! Я такого не говорил!

Уэйн Тонкин, сторож, громко расхохотался.

Кожаные Штаны сердито проворчал:

– Послушайте, Бобер, нечего впутывать меня в свои больные фантазии!

Титания оглядела присутствующих и добавила:

– Он всех вас успел перебрать.

Некоторых из коллег Брайана это откровение оскорбило, но большинству втайне польстило.

Профессор Брэди разрывался надвое. Стоит ли объявить выговор или применить иное дисциплинарное взыскание к доктору Боберу за использование сослуживцев в качестве сексуальных стимуляторов? Попадают ли фантазии об участии отсутствующих в половом акте под статью о сексуальных домогательствах на рабочем месте? Имеются ли в трудовых договорах сотрудников Центра пункты, позволяющие трактовать похабные выдумки Бобера как оскорбление чувств товарищей по работе?

Миссис Хордерн выпрямилась и сказала:

– А мне жаль его бедную жену. Готова поспорить, она обыскалась этой расчески.

– Не тратьте время понапрасну, жалея Еву Бобер, миссис Хордерн, – вскинулась Титания. – Она разлеглась кулем в кровати и лежит в ус не дует. Вообще не встает! Брайану приходится каждый вечер самому готовить себе ужин.

– Слушайте, это никак не помогает нам двигаться вперед, – вмешался Кожаные Штаны. – Мы должны сосредоточиться на грядущем запуске «Лунных ходоков».

– Сколько миллиардов гребаных фунтов вы тратите на очередную криворукую попытку добраться до хреновой Луны, а? Разве вы до сих пор не слышали? Янки уже это сделали аж в шестьдесят девятом. А я должен изо дня в день стричь гребаный газон газонокосилкой, которая совсем не режет!

Иногда профессор Брэди жалел о своей антидискриминационной кадровой политике. Сейчас был как раз один из таких случаев.

Инженеры центра управления полетами – упрямые бунтари с левыми взглядами – воспользовались возможностью продолжить давнюю техническую дискуссию о поддержании скорости. В зале зазвучали фразы вроде «регрессивная эллиптическая орбита» и «сходимость дельта-ви».

Кожаные Штаны попытался перекричать технарей:

– Ну же, парни!

Но никто не ревел громче Уэйна Тонкина, который по вечерам легко заглушал блюзы Барри Уайта в местном пабе «Пес и компас». Голос Уэйна сотряс искусственные небеса над головами собравшихся:

– Поднимите руки те, кто хочет новую современную газонокосилку!

Резолюция была вынесена почти единогласно.

* * *

Титания ушла первой в сопровождении сочувствующих сослуживиц. Брайан остался в планетарии один.

Он боялся потерять работу. Ходили слухи, что скоро начнутся принудительные сокращения, а ему было пятьдесят пять – опасный возраст при переизбытке зубастых молодых профессионалов. В научном багаже Брайана начали обнаруживаться пробелы. Доктор Бобер чувствовал, что поезд уходит и, сколь быстро ни беги, догнать его уже никогда не получится.

Глава 24

Ева лежала в постели, глядя в ночное небо, которое расцвечивалось сполохами разных цветов и форм. Она слышала вой пожарной сирены вдалеке и чуяла запах дыма от бесчисленных костров и факелов. Она жалела всех женщин на улице, которые в эту минуту подавали ужин своим домашним и гостям непосредственно у огня. Ева вспомнила Ночь Гая Фокса две тысячи десятого года, имевшую альтернативное название «Катастрофа».