Женщина по средам
Шрифт:
– Стойте!
– заорал он. Вбежав в ванную Борис схватил полотенце и только через ткань смог прикоснуться к ноге, поднять, спуститься с ней к машине.
Доминошники, увидев скорую помощь и убедившись, что произошло действительно нечто из ряда вон, подошли к подъезду и столпились поодаль. Но то, что они увидели в следующую секунду, вряд ли смогут забыть когда-нибудь - из подъезда вышел бледный Борис, в его окровавленных по локоть руках была человеческая нога, обутая в кроссовку. А белый носок с нежно-голубой полоской только усиливал
– Вы забыли... вот...
– сказал Борис санитарам. Один из них обернулся, увидел ногу, и тут же его словно толкнуло спиной к машине. Борису пришлось самому донести ногу до машины и положить на носилки, рядом с живой ногой.
Но доминошники отнеслись к происшедшему более спокойно и рассудительно.
– Доигрались, - сказал один из них, все еще держа доминошные камни в руке.
– Не иначе, как граната взорвалась, - добавил второй.
– Где они берут эти гранаты... Каждый день что-то взрывается...
– Покупают. Деньги есть, вот и покупают.
– Тут в другом вопрос... На кой черт им эти гранаты? Кого взрывать собрались?
Старик стоял молча.
Он остановился за спинами собравшихся людей, но близко не подходил.
Прислушиваясь к себе, не чувствовал ни сожаления, ни раскаяния.
– За все надо платить, - пробормотал он вполголоса, но его услышал мужичок, стоявший рядом.
– Это верно, Иван Федорович, это верно... Выживет - слава Богу, помрет - тоже невелика беда. И без него не пропадем... Верно говорю?
– Авось, - уклонился старик от прямого разговора.
– Я вот думаю...
Ногу-то пришьют ему?
– Пришьют, - уверенно сказал мужичок и почему-то рассмеялся.
– Я слышал, одному знаешь что пришили? При людях и сказать совестно. И ничего, детенка родил! Во!
– Надо же, - неопределенно ответил старик и, не добавив больше ни слова, поковылял к своему подъезду. Он и в самом деле с трудом передвигал ноги.
Ухватившись за перила, помогая себе руками, подтягиваясь, сколько хватало сил, он поднялся на свой этаж, нажал кнопку звонка и почти ввалился в квартиру, когда Катя открыла дверь.
– Ты что, деда?
– испугалась она.
– Устал маленько, - ответил он и, сбросив с ног растоптанные туфли, прошел в комнату, прилег на диван.
– Чаю выпьешь?
– Катя присела рядом.
– Потом, - старик похлопал ее по руке, попридержал, когда Катя хотела подняться.
– Что там за крики во дворе? Скорая приехала...
– А... Что-то взорвалось, - честно ответил старик.
– Все живы?
– Да, все живы.
– А у кого взорвалось-то?
– насторожилась Катя, почувствовав, что старик недоговаривает.
– У торгаша этого... Чуханова.
– А скорую кому вызывали?
– Дружку... Есть у него один там долговязый, как оглобля.
– Игорь?
– Может быть... Я их по именам и не знаю.
– А что с ним?
– Вроде, нога повреждена, - старик был даже благодарен Кате за то, что ее вопросы позволяли отвечать ему честно. Он не лукавил, действительно у Игоря что-то с ногой, а что именно... Откуда ему знать, он не врач. Это пусть врачи разбираются, последнее время у них и опыт появился - в городе каждый день гремят взрывы. Шла война, но старик не мог определить, кто с кем воюет и на чьей стороне оказался он сам.
***
Опустившись к горизонту, солнце нашло между домами небольшой узкий просвет, наполнив квартиру Чуханова каким-то зловещим красноватым светом. После отъезда скорой помощи Борис с Вадимом насколько смогли убрали квартиру, подтерли кровь, поставили на места стулья, стол. Сами они опустились в два низких кресла и сидели освещенные закатным солнцем, притихшие и потрясенные.
А по комнате мерно и тяжело, из угла в угол ходил полковник Пашутин, изредка поглядывая на приятелей с раздраженным недоумением. Он не мог понять происшедшего, снова и снова задавал одни и те же вопросы. Не потому, что не в состоянии был придумать других, а потому что задавать одни и те же вопросы было действенным приемом на любом допросе.
– Что пили?
– в который раз спросил Пашутин.
– Да отвечали, отвечали уже!
– сорвался Вадим.
– Шампанское пили! Борис принес несколько бутылок.
– По какому поводу?
– Среда...
– ответил Борис, но тут же, спохватившись, постарался исправить оплошность.
– Жара, дела дневные закончили... Давно не виделись...
– Сколько?
– Дня три, наверно...
– Как же пережили?
– усмехнулся Пашутин.
– С трудом.
– Много выпили?
– Одну бутылку!
– заорал Вадим.
– Значит, так... Советую вам обоим чувства свои... и всю свою неудовлетворенность окружающим миром... приберечь до того момента, когда встретитесь в больничной палате со своим подельником. Если к тому времени какие-то чувства у вас еще останутся.
– Каким еще подельником?
– хмуро спросил Борис.
– Ну, как же, - повернул к нему свое гладковыбритое, пухловатое, розовое лицо Пашутин. Лицо его было в этот момент не просто румяным, а каким-то пылающим в свете красных солнечных лучей.
– Вы же проходили по одному делу...
Об изнасиловании. И только благодаря моим усилиям находитесь здесь, а не в другом, менее благоустроенном помещении. Там не пьют шампанское, там напитки попроще. Кстати, о шампанском... Много выпили?
– Бутылку на троих, - ответил Борис.
– Да?
– усомнился полковник.
– А на кухне я видел несколько бутылок...
Не меньше трех... И они выглядели довольно свежими, из них еще винный дух шел... Как это понимать?
– Потом уже выпили... Когда Игоря увезли.
– А вы и рады... Осталось двое, значит, каждому больше достанется, да?