Женщина по средам
Шрифт:
– Никак премию выдали?
– спросил старик.
– Держи карман шире!
– рассмеялась Катя.
– Слушай, деда, а помнишь ты говорил недавно, что в среду меня отпустят мои печальные воспоминания, помнишь?
– Ну?
– настороженно спросил старик, не зная, подтвердить ли ему собственные слова или отказаться от них.
– Отпустили!
– Ну и слава Богу.
– А ты откуда знал?
– Поживешь с мое, тоже будешь знать, - проворчал старик, но почувствовал - и ему стало легче. Значит, все правильно, значит, сожалеть не о чем. И те древние
***
Полковник Пашутин долго стоял перед развороченной взрывом машиной. Над обгорелым металлом еще поднимался слабый дымок, даже на расстоянии чувствовался жар разогретых деталей. Все внутренности машины были обнажены, все было на виду, перед глазами - будто вскрытый труп лежал перед полковником. Гора рваного, обгорелого металла ничем не напоминала ту красавицу, которая сверкала у подъезда еще сегодня утром.
.Пашутин знал, что с разных сторон двора за ним наблюдают десятки глаз, но старался не обращать на это внимания. Он был озадачен, а если уж говорить точнее, испуган. Подобного полковник не ожидал. И по опыту своей работы знал, что и взорванная коленка, и взорванная машина - одна цепь событий.
Несмело приблизился и остановился в сторонке один из доминошников полупьяный мужичок в клетчатой рубахе, который вечно толокся во дворе с утра до позднего вечера и, конечно, все знал, обо всем имел самые свежие и достоверные сведения.
– Что тут случилось?
– спросил его Пашутин.
– Бак взорвался, бензиновый бак, - охотно пояснил мужичок и только после этого решился подойти поближе, остановиться рядом с полковником. Говорят, хваленая западная техника... Ха! И у них не все, значит, решено, не все отлажено, а? Взрываются, баки-то?
– Взрываются, - Пашутин подошел к тому месту, где должен был находиться восьмидесятилитровый бак опеля, присел. Осмотрел каждый лепесток, каждый завиток черной развороченной розочки. Его полноватое, гладко выбритое лицо выражало крайнюю озабоченность. То ли он увидел то, на что другие не обратили внимания, то ли искал подтверждение собственным мыслям, но смотрел он уже иначе, нежели потрясенный прохожий, это уже был холодный взгляд профессионала.
Пашутин попытался отогнуть искореженный взрывом кусок заднего крыла, но это ему не удалось.
– Нет, - сказал мужичок, оценивающе глядя на остатки машины, починить не удастся... Разве что мотор снять...
– Он, видимо, решил, что полковник изучает возможность восстановления машины.
Пашутин не ответил. Он увидел то, что и ожидал увидеть, что искал все это время - на обгорелом крыле, на искореженном, рваном металле четко выделялось маленькое круглое отверстие. Больше полковнику и не нужно было ничего знать. Он поднялся с явным облегчением, отряхнул от копоти руки, вынул душистый носовой платок, протер пальцы, касавшиеся теплых еще листов металла.
– Хороша была машина, - сказал он почти весело, обращаясь к своему помощнику.
– Краше не было в селе.
– Хороша, - согласился мужичок.
– А хотите, товарищ полковник... Или как там у вас нынче принято... Может, надо говорить - господин полковник?
– Да ладно тебе... Рановато вы все взялись товарищей списывать.
Рановато.
– Во!
– обрадовался мужик.
– Наш человек. А то среди этих господ уже не знаешь куда повернуться, какое слово произнесть, какую рожу кому скорчить...
– Так что ты хотел сказать?
– А!
– вспомнил мужик.
– Хотел показать самое интересное, что есть на этой машине.
– Покажи.
– А вот, - он подошел к приборной доске, покрытой черной копотью и показал на один из приборов, с протертым стеклом.
– Смотрите! Видите?
– Ничего особенного не вижу, - признался Пашутин, глядя на добровольного своего помощника с растерянной улыбкой.
– Это спидометр!
– Ну и что?
– Километраж! Ста километров машина не прошла. Совсем новая машина была.
– Да, действительно, - согласился полковник.
– Это ты здорово подметил.
– Подозреваю, что он ее и застраховать не успел.
– Обычно страхуют при покупке.
– Не знаю, не знаю, - похоже, мысль о том, что машина не застрахована, больше нравилась собеседнику, и он не хотел так вот легко от нее отказываться.
Бросив на машину прощальный взгляд, полковник направился к своему подъезду. И походка его в этот момент была не намного увереннее, чем у старика, когда несколько часов назад тот уходил от этой же взорванной машины. Пашутин тяжело поднялся на свой этаж, позвонил в дверь, хотя обычно сам открывал.
– А, это ты, - произнес Вадим без обычной своей бравады. Он был явно подавлен.
– Что это ты возле машины торчал?
– спросил он у отца.
– Любовался.
– Нечем там любоваться.
– А где Борис?
– В больнице.
– Что с ним?
– спросил Пашутин с холодным любопытством, будто заранее знал ответ.
– Обгорел... Уже в сознании.
– Сильно обгорел?
– Достаточно, - Вадим решил не замечать иронического тона отца. Жизненно-важные места уцелели, но красоты в нем поубавилось.
– А что, она была в нем, эта красота?
– Ухо будет вдвое меньше, волосы выгорели слева и на затылке. Вместе с кожей выгорели. И правая рука... Врач сказал, что некоторые функции сохранятся.
– В носу сможет поковыряться?
– Не понял?
– звенящим от злости голосом спросил Вадим.
– Тебе приятно об этом говорить?
– Да, - полковник сел в низкое кресло, откинулся на спинку, запрокинул голову.
– Значит, говоришь, еще одна калека?
Вадим промолчал. Он чувствовал, что отцу есть что сказать, что он что-то скрывает от него...