Женщина в песках
Шрифт:
«Широко распространилось взяточничество в связи с налогами на корпорации» … «Университетские городки сделать Меккой индустрии»… «Одно предприятие за другим приостанавливает работу. Заседание Генерального совета профсоюзов приближается: точка зрения будет опубликована» … «Мать убила двух детей и отравилась сама» … «Участившиеся похищения автомобилей — новый стиль жизни или новый вид преступлений!» … «Неизвестная девушка уже три года приносит цветы к полицейской будке» … «Трудности олимпийского бюджета Токио» … «Сегодня призрак снова зарезал двух девушек» … «Студенты губят здоровье наркотиками» … «Курса акций коснулся осенний ветер» … «Известный тенор Блю Джексон приезжает в Японию» … «В Южно-Африканской Республике снова волнения: 280 убитых и раненых» … «Воровская школа без платы за обучение: замешаны женщины; аттестаты
Ни одной статьи, которую было бы жалко пропустить. Призрачная башня с просветами, сложенная из призрачного кирпича. Впрочем, если бы на свете существовало лишь то, что жалко упустить, действительность превратилась бы в хрупкую стеклянную поделку, к которой страшно прикоснуться. Но жизнь — те же газетные статьи. Поэтому каждый, понимая ее бессмысленность, ось компаса помещает в своем доме.
И вдруг на глаза попалась поразительная статья.
«Около восьми часов утра четырнадцатого на строительном участке жилого дома, улица Ёкокава, 30, экскаваторщик Тосиро Цутому (28 лет), работавший в компании Хинохара, был придавлен обвалившимся песком и получил тяжелое увечье. Он был доставлен в ближайшую больницу, но вскоре умер. Согласно расследованию, произведенному полицейским участком Ёкокава, причиной несчастного случая послужило, по всей вероятности, то, что, срывая десятиметровую гору, он выбрал слишком много песка».
Понятно… Они нарочно подсунули мне эту статью. Даром они не стали бы выполнять мою просьбу. Хорошо еще, что не обвели ее красными чернилами. Для слишком скандальных типов можно припасти, мол, и Черного Джека… Кожаный мешок наполняют песком — такой штукой шибанешь не хуже, чем железной или свинцовой палкой… Сколько бы ни говорили, что песок течет, но от воды он отличается… По воде можно плыть, под тяжестью песка человек тонет…
Слишком радужным казалось мне мое положение.
Но изменение тактики было связано с серьезными сомнениями и потребовало немало времени. Прошло, пожалуй, часа четыре, как женщина ушла копать. По времени корзины с песком должны быть подняты уже второй раз, переносчики закончили свою работу и ушли к пикапу. Прислушавшись и убедившись, что они не возвратятся, мужчина встал потихоньку и оделся. Женщина ушла с лампой, поэтому все приходилось делать на ощупь. Ботинки были полны песка. Он заправил брюки в носки, достал гетры и положил их в карман. Ящик для насекомых и другие свои вещи он решил сложить у двери, чтобы потом легче было найти. Земляной пол, на который он спустился, был покрыт песчаным ковром, и он мог не красться — шагов все равно не слышно.
Женщина поглощена работой. Легко орудует лопатой, вонзая ее в песок… Дышит ровно, сильно… В свете лампы, стоящей у ее ног, пляшет длинная тень… Он притаился за углом дома, затаив дыхание. Взяв в руки концы полотенца, сильно растянул его в стороны. Сосчитаю до десяти и выскочу… Нужно сразу напасть — в тот момент, когда она, нагнувшись, начнет поднимать лопату с песком.
Нельзя, конечно, утверждать, что никакой опасности нет. И то сказать — их отношение к нему может через какие-нибудь полчаса резко измениться. Ведь существует же этот самый чиновник префектуры. Не случайно же старик принял его сначала за этого чиновника и так насторожился. Они, видимо, ожидают, что вот-вот приедут их инспектировать. А если так, то не исключено, что при обследовании мнения в деревне разделятся, скрывать его существование окажется невозможным, и они в конце концов откажутся от мысли держать его взаперти. Правда, нет никакой гарантии, что эти полчаса не растянутся на полгода, на год, а то и больше. Полчаса или год — шансы равны. Он бы не стал биться об заклад, что это не так.
Но если представить себе, что ему протянут руку помощи, то гораздо выгоднее и дальше притворяться больным. Именно к этому вопросу он все время мысленно возвращался. Раз он живет в стране, где существуют закон и порядок, то естественно надеяться на помощь. Те люди, которые скрывались в тумане загадочности и, не подав признаков жизни, попадали в число пропавших без вести, в большинстве случаев сами этого хотели. Кроме того, если ничто не указывает на преступление, исчезновение рассматривается не как уголовное, а как гражданское дело и полиция особенно глубоко в него не вникает. Но в случае с ним обстоятельства совсем иные. Он жаждет помощи, он взывает о ней ко всем — ему безразлично, откуда она придет… Даже для человека, ни разу не видевшего его, не слышавшего его голоса, все станет сразу ясным, как только тот хоть мельком взглянет на его дом, оставшийся без хозяина. Недочитанная книга, раскрытая на той странице, как он ее оставил… Мелочь в карманах костюма, в котором он ходил на работу… Чековая книжка — пусть на очень скромную сумму, — с которой в последнее время не снимал деньги… Ящик с недосушенными насекомыми, еще не приведенными в порядок… Заказ на новые банки для насекомых, приготовленный к отправке, с наклеенной маркой… Все брошено незаконченным и указывает на намерение хозяина вернуться. Посетитель, хочет он того или нет, не может не внять мольбе, которая так и слышится в этих комнатах.
Да… Если бы не было того письма… Если бы только не было того дурацкого письма… Но оно было… Сон оказался вещим, а сейчас он снова старается убедить в чем-то самого себя. Для чего? Довольно уверток. Потерянного не вернешь. Он своими собственными руками уже давно задушил себя.
Все, что касалось этого отпуска, он держал в глубокой тайне и ни одному из сослуживцев намеренно не рассказывал, куда едет. И мало того, что молчал, он сознательно старался окутать свою поездку тайной. Прекрасный способ — лучше не придумаешь, чтобы подразнить этих людей, которые в своей будничной, серой жизни сами с ног до головы стали серыми. Сейчас он занимался самоуничижением: стоило ему подумать, что среди всей этой серости не он, конечно, а другие могли быть и другого цвета — красного, голубого, зеленого…
Лето, полное ослепительного солнца, бывает ведь только в романах и кинофильмах. А в жизни — это воскресные дни скромного маленького человека, который выехал за город, где все тот же запах едкого дыма, и лежит на земле, подстелив газету, открытую на страницах, посвященных политике… Термос с магнитным стаканчиком и консервированный сок… взятая напрокат после долгого стояния в очереди лодка — пятнадцать йен в час… Побережье, на которое накатывается свинцовая пена прибоя, кишащая дохлой рыбой… А потом электричка, битком набитая до смерти уставшими людьми… Все всё прекрасно понимают, но, не желая прослыть глупцами, позволившими одурачить себя, усердно рисуют на сером холсте какое-то подобие празднества. Жалкие, небритые отцы тормошат своих недовольных детей, заставляя их подтвердить, как прекрасно прошло воскресенье… Сценки, которые каждый хоть раз да видел в углу электрички… Почти трогательная зависть к чужому солнцу.
Но если бы дело было только в этом, особенно близко принимать все к сердцу он не стал бы. Если бы тот человек не реагировал на все так же, как и остальные сослуживцы, едва ли стоило бы упрямиться.
Только тому он оказывал особое доверие. Человеку с ясными, правдивыми глазами, с лицом, всегда казавшимся свежеумытым. Он был активистом профсоюзного движения. С этим человеком однажды он попытался даже серьезно и искренне поделиться своими сокровенными мыслями, которые скрывал от других.
— Ты как считаешь? Меня вот просто мучит проблема образования, подкрепляемого жизнью…
— Что значит «подкрепляемого»?
— Ну, в общем, образование, которое зиждется на иллюзии и заставляет воспринимать несуществующее как существующее. Взять хотя бы песок — он представляет собой твердое тело, но в то же время в значительной мере обладает гидродинамическими свойствами. Это как раз и привлекает к нему мой пристальный интерес.
Человек оторопел. По-кошачьи сутулый, он ссутулился еще больше. Но выражение лица, как всегда, оставалось открытым. Он ничем не показал, что идея противна ему. Кто-то сказал однажды, что он напоминает ленту Мебиуса. Лента Мебиуса — это перекрученная один раз и соединенная концами полоска бумаги, которая превращается таким образом в плоскость, лишенную лицевой и оборотной стороны. Может быть, в это прозвище вкладывали тот смысл, что он, как лента Мебиуса, слил воедино свою профсоюзную деятельность и личную жизнь? Вместе с легкой издевкой в этом прозвище звучало и одобрение.
— Может быть, ты имеешь в виду реалистическое образование?
— Нет, возьми мой пример с песком… разве мир в конечном счете не похож на песок?.. Этот самый песок, когда он в спокойном состоянии, никак не проявляет своего существа… На самом деле не песок движется, а само движение есть песок… Лучше мне не объяснить…
— Я и так понял. Ведь в практике преподавания заключены важнейшие элементы релятивизма.
— Нет, не то. Я сам стану песком… Буду видеть все глазами песка… Умерев раз, нечего беспокоиться, что умрешь снова…