Женщина в зеркале
Шрифт:
Сгустились сумерки. Золотым светом сияли свечи в богатых домах, красноватым — очаги в домах обычных горожан. Грязные, крикливые ребятишки дрались между собой и зубоскалили.
Анна постучала в дверь кирпичного домика.
При виде девушки добрая толстушка Годельева, повинуясь сердечному порыву, выскочила на порог и обняла Анну:
— Милая моя девочка, я так боялась за тебя… О, какое утешение! Я не верила в россказни Иды, мол, ты сошла с ума, била ее, кусала и отказалась уходить из леса. Она также сказала мне, что там с тобой был какой-то мужчина, чудовище, великан,
В этот момент незнакомец выступил из темноты и предстал перед Годельевой. Она поморщилась:
— Но…
— Это мой друг, — пояснила Анна.
— Друг? Но кто вы?
Незнакомец откинул капюшон. Над его головой вздыбилась копна спутанных, скатавшихся светлых волос, которые слегка примялись под черной суконной накидкой.
— Я монах Брендор, — назвался он, поклонившись.
В ночи сочетание имени Брендор и золотых бликов на светлом руне волос ослепило и Годельеву, и Анну. Без капюшона незнакомец выглядел моложе и не так устрашающе. Конечно, он по-прежнему казался невероятно громадным, но, лишившись ореола тайны, он стал похож на здоровенных фламандских парней, что расхаживали в Брюгге.
— Монах?.. — пробормотала Годельева.
Мужчина, пошарив под сутаной, извлек распятие. Годельева одобрительно кивнула, обрадованная новым поворотом событий. Брендору захотелось успокоить ее.
— Я привел вашу племянницу к вам, чтобы обсудить то, что произошло.
Юные кузины Анны — Хедвига и Бенедикта, спустившись с верхнего этажа, сперва оробели, но потом, когда великан им улыбнулся, осмелели и восторженно расцеловали Анну. Мрачная Ида устроилась в сторонке, в темном углу рядом с очагом, выказывая неприязнь и двоюродной сестре, и незнакомцу.
В конце ужина Брендор отставил пустую тарелку, допил вино и, уперев ладони в край стола, сказал:
— Теперь поговорим об Анне.
— Слушаю вас, отец мой. — Годельева, с готовностью уселась напротив гостя.
— Помните ли вы, что Господь наш Иисус Христос провел сорок дней в пустыне?
Он внимательно вгляделся в глаза собравшихся; женщины закивали, подтверждая, что помнят Писание. Он продолжил:
— В этот краткий период отшельничества все переменилось. В итоге Господь, который прежде никогда не произносил проповедей, наконец высказался и приступил к выполнению своей миссии, обходя край, беседуя с людьми, собирая вокруг себя учеников и совершая чудеса. В Его бытии изгнание обозначило рубеж: до пустыни была одна жизнь, после — иная. Песок и скалы создали того Иисуса Христа, коего мы чтим вот уже пятнадцать веков.
— Воистину так, — прошептала тетушка Годельева, не понимающая, куда он клонит.
— Господь наш показывает нам пример. Порой нужно затеряться, чтобы затем обрести себя. — Указав пальцем на Анну, он произнес: — Эта юная дева только что перенесла испытание одиночеством: в лесной чаще она искала свою истину.
— Истину?! — удивленно воскликнула тетушка Годельева, совершенно сбитая с толку.
Ида выскочила из своего угла, чтобы схватиться с Брендором.
— Так пускай она выскажет нам эту свою истину! — выкрикнула она.
Все перевели взгляд на Анну.
Девушка с круглыми от изумления глазами пошевелила губами, пытаясь сообразить, что она может поведать, осеклась, потом вновь попыталась что-то сказать, но только вздыхала и охала, а потом, отчаявшись, уставилась в пол.
— Вот она, ее истина: ей нечего сказать! — ликовала Ида.
— Она еще не умеет говорить, — спокойно ответил Брендор.
— Наивная Анна! — завопила Ида. — Она умственно отсталая! До сих пор вы мне не верили, думали, что я завидую ей. А чему тут завидовать? И только этот нищий заступается за нее! — резко бросила она, указывая на монаха.
Брендор выпрямился во весь рост, нахмурив брови. Голос его вновь зазвучал грозно:
— Ее поведение открывает вам путь. Вам кажется, что она заблуждается, а она ведет вас, так как познала то, о чем вы и не подозреваете. — Он обратился к Годельеве. — Сестра, теперь я хотел бы, чтобы мы дозволили ей развиваться, чтобы больше не препятствовали ее призванию, чтобы более не запрещали ей любить так, как она это понимает.
Из этой торжественной речи присутствующие не поняли ни слова. Годельева, помолчав, пролепетала:
— О чем это вы?
— О господи! — прорычал Брендор. — Ведь очевидно, что это дитя предназначено Богу!
Женщины застыли с разинутыми от удивления ртами.
Господь есть призвание Анны? Это никому не приходило в голову.
В том числе и Анне.
8
Вена, 2 июня 1905 г.
Дорогая Гретхен,
говорила ли я тебе о своей коллекции? Я как-то случайно начала собирать ее в Италии и потом настолько втянулась, что пришлось докупить три чемодана, чтобы перевозить ее во время наших странствий; а с тех пор как мы обосновались в Вене, это увлечение совершенно поглотило меня.
Прости, я увлеклась и еще ничего тебе не объяснила… Я просто без ума от цветов в стекле! Эти стеклянные шары, заключающие в своей твердой воде фиалки, ромашки, полевые цветы, бабочек, различные лица — я разыскиваю их, а найдя, покупаю. О, кажется, я могла бы даже похитить их!
Мои шкафы ломятся под тяжестью «Бигалья», «Баккара», «Сен-Луи» и «Клиши».[2] Шары выставлены в моем будуаре и занимают все полки. Простые, веселые, девичьи, невинные, они переливаются сотнями ярких цветов. Их шарообразная форма и основание напоминают сахарные головы. Эти выдумки чаруют всех и вся, включая солнечный свет, который они притягивают и удерживают в глубине, как паутина, захватившая радугу.
При взгляде на них я невольно погружаюсь в мечты. Когда мои глаза блуждают среди этих нетленных цветов, когда взгляд мой скользит по воздушным пузырькам, попавшим в хрустальные шары каплями вечной росы, мое воображение воспаряет ввысь… Не знаю ничего более роскошного, больше того, ни одна вещь никогда не рождала во мне столько мыслей и чувств.
Именно эти замечательные творения превратили меня в завзятого коллекционера, а не наоборот. Прежде у меня не было склонности к таким причудам. Нужно побывать в стеклодувной мастерской в Мурано, чтобы тебя как удар молнии поразила эта страсть…