Женщина в зеркале
Шрифт:
Безразличие стихий к ее судьбе успокоило Анну. Мир будет продолжать жить без нее и без ее истории, ничто не остановит движения, предначертанного огромному, величественному целому. Посреди этого великолепия она была просто цветком, раздавленным коровьим копытом. Ее уничтожат, на ее место придет другая Анна — девушка верила в щедрость природы.
Анна шла к месту казни.
За ней уже бежали зеваки.
Проходя под деревом, она подумала о своей липе и прошептала: «До скорой встречи».
Анна обрадовалась, что скоро встретится с этим громадным деревом с тяжелой кроной. Ее к нему принесет ветер.
Неожиданно Анна пожала плечами. Наступит день, и дерево тоже умрет. Такова судьба. Может быть, ее повалят, срубят, как и ее, Анну? Нет, конечно нет. Липа слишком благородна, люди будут и дальше почитать ее.
Почувствовав, что она беспокоится о судьбе дерева, Анна поняла, что дверь тревоги открылась, и она начала думать о судьбе тех, кто останется, когда она их покинет, — Брендор, Хедвига, Бенедикта, тетушка Годельева, Ида…
— Я уйду первая и буду вас ждать…
Она произнесла эти слова, и они показались ей смешными. Да, она пойдет первой, но не будет ждать их в обычном смысле этого слова. Потому что ее сознание рассыплется. Потому что она растворится во вселенной, счастливая, безмятежная. Она будет жить, но уже не будет ее земной оболочки. Не будет больше Девы из Брюгге, племянницы Годельевы, друга волка, Брендора, не будет той, кто узнал Великую Мадемуазель и кто ходил за искалеченной кузиной… Не будет ее оболочки, но душа останется, останется то главное, что циркулирует в космосе, испытывая от этого наслаждение.
И все же ей бы хотелось попрощаться с ними.
Будут ли они на площади среди любителей поглазеть на казнь? Наверное, нет… Разве что Ида спрячется под навесом. Брендор будет стоять очень далеко и отведет глаза. На площади не будет ни Годельевы, ни Хедвиги, ни Бенедикты. Они, должно быть, укроются у бабушки Франциски в Сент-Андре и не покинут ее дома до тех пор, пока их не известят, что все закончилось.
Попрощаться с ними?
Она проделала это уже не однажды. Совершая обыденные действия, мы множество раз прощаемся, потому что у нас часто возникает чувство безвозвратной потери. Каждый день несет с собой новое приветствие и новое прощание. Молния показывается один раз, но у нее есть и оборотная сторона: в ее сиянии проступает вечность.
Теперь Анна тоже сольется с ней.
Ноги ее попирали мостовую, а она спрашивала себя, не были ли ее экстазы предчувствием того, что ей ныне предначертано на лобном месте?
«Если выбирать момент перехода в вечность, пусть это случится сейчас. Я хочу навсегда остаться во всем этом — в сером небе, в колючем воздухе, среди птиц, которые готовятся встретить весну».
Она сомкнула веки и сконцентрировалась на этом ощущении, оно разрослось, вытеснило все. Священник не дал ей упасть.
Она слышала жителей Брюгге, но не смотрела на них. Между тем, подними она на них взгляд, она бы увидела, что отнюдь не вся толпа ликует. Многие в ярости от того, что суд несправедлив: из-за бреда потаскушки, которая не может вынести свое уродство, собираются принести в жертву невинность. Ее принесут в жертву самодовольству архидиакона, невидимой власти инквизиции, страхам времени, в котором сталкиваются в кровавой битве разные способы веры. Эти люди поносят высшие интересы, из-за которых нужно убивать девушку, основываясь на неопределенных обвинениях. Некоторые даже думают, что власть, восставая против нее, восстает против них. И они отомстят за нее. Да, наступит день, когда они выбросят за дверь этого священника-убийцу, этого продажного прокурора. Может быть, у них ничего не выйдет, но в глубине своего сердца они клянутся это совершить.
Видя, как дрожит Анна, трепещут юные девы. Вот, значит, куда может привести подобная красота? Сплевывают на землю парни — кому же достанется эта женщина? Языкам пламени.
Старики осуждают свой возраст как непристойный груз. Да, конечно, им удалось спасти собственные кости и сохранить их до сего дня, но при виде этой преступницы они начинают думать, что умереть такой молодой, скорее, привилегия. А они со своими морщинами, ревматизмом, со своими вонючими ртами и скверным пищеварением просто тянут лямку повседневности. Для чего? Анна вспыхнет мгновенно, но как она сияет! Исключительной жизни — исключительная смерть.
Перед площадью Брендор надвигает на лицо свой темный капюшон. При виде Анны оживают его детские воспоминания, когда в мае в деревне родители резали овец. Анна напомнила ему одного ягненка — он так и не смог забыть его и вспоминал даже во время церковных служб. Это был белоснежный неискушенный агнец, который не знал, что существует насилие, от которого ему суждено пострадать. Простодушный, трогательный, он не мог устоять на месте на своих крепких, но еще гибких ножках, и в глазах у него светилась радость. Его круглые глубокие черные глаза улыбались палачу вплоть до того момента, когда лезвие ножа перерезало ему горло, — ягненку казалось, что руки, ухватившие его за шерсть, могут лишь гладить его и ласкать. И когда удивленный агнец пал от отцовского ножа, Брендор встал на его сторону и назвал собственного отца убийцей. «Убивать кого бы то ни было — значит обращаться против самой жизни. Ни у кого нет на это права».
Анна не заметила Брендора. Она вышла прямо к месту казни.
Лошадь под судебным приставом встала на дыбы.
Анна смотрела на птиц, летавших в вышине.
Что за восхитительный подарок сделали ей своим приговором! Прежде она любила этот мир по привычке. Сегодня она любит его, потому что это невозможно отложить, она любит его с необычайной силой. Она может достичь истинной любви. Чистой, бестелесной любви.
Невероятно! Можно испытать счастье даже перед собственным концом.
Палач привязывает ее к столбу.
— Не нужно меня душить! — умоляет она. — Я хочу все пережить.
Палач застывает на мгновение, пожимает плечами. В просьбе Анны ему не нравится только одно: он только что потерял полагающиеся ему деньги.
Анна закрывает глаза. Лишь бы боль не одержала над ней верх. Она принимает свою казнь, не пытается избежать ее. В душе она дала согласие смерти. Более того, она даже призывает смерть в своих молитвах.
«Я доверяю. Природа все предусмотрела. Я видела, как умирают животные. Когда собаке очень тяжело, она умирает. Смерть приходит только в конце очень сильного страдания. Она добра. Освобождает. Смерть принадлежит к таинству жизни».