Женщина
Шрифт:
– Не-ет...
– А ты думаешь - как? Это, доченька, такая жизнь...
Мешая слушать, на улице досадно шаркают чьи-то неверное шаги.
– Сон богородицы - знаешь?
– Не-е...
– Спроси старух. Это - хорошо знать. Неграмотна?
– Нету. А какой сон-от?
– Вот - слушай...
Под окном раздается осторожный вопрос Конева:
– Наши - тут? Ну, слава те господи! Заплутал я, брат, собак взбудил, еле на кулаки не попался... накось держи!
Он
– И хлебца добыл довольно. Думаешь - украл всё? Ни-ни! Почто красть, коли выпросить можно? Я ловок на это, умею подсыпаться к людям. Иду - вижу: в хате огонь, за столом люди ужинают, - а где много людей, там всегда один добрый есть! Вот - и поужинал, и выпил, и вам притащил... эй, бабоньки!
Они не отвечали.
– Дрыхнут, курвины дочери. Бабы?
– Чего надо?
– сухо спросила рязанка.
– Арбузу хотите?
– Спасибо.
Конёв стал осторожно подвигаться на голос.
– А хлеба? Пшенисный хлеб, мягкий... просто как ты...
Подруга рязанки сказала голосом нищей:
– Дай мне хлебца...
– То-то же1 Где вы тут?
– Мне и арбузу...
– Ты - которая?
– Ой!
– болезненно вскрикнула рязанка.
– Куда те несет, пострел?
– Не кричи... темно...
– Спичку бы зажег, чёрт.
– Сам-четверт. Спичек у меня мало. Ежели я схватился за тебя, не велика беда. Муж бил ~- больней было. Бил муж-то?
– А тебе что?
– Любопытно. Эдакую бабеночку...
– Ты - слушай... ты - не тронь... а то...
– А что?
Они спорили долго, бросая друг в друга какими-то короткими и всё более злыми словами, наконец рязанка глухо крикнула:
– О, чёрт паршивый... туда же...
Началась возня, раздались удары по мягкому, Конёв скверно хихикал, а пензенская промямлила:
– Не балуйте, бесстыжие...
Я зажег спичку, подошел к ним и молча оттащил Конева прочь, это не обидело его, а как будто только охладило: сидя на полу в ногах у меня, отдуваясь и поплевывая, он говорил увещевающим голосом:
– С тобой, дура, играют, а ты - эко, разошлась!.. Убудет тебя...
– Получил?
– спокойно спросили из угла.
– Ну, так что? Губу разбила... важность!
– Подкатись-ка еще, я те и башку разобью...
– Лошадь! Глупость деревенская... И ты тоже, - обратился он ко мне, тащишь за что попало в руки... одежу рвешь...
– Не обижай человека.
– Чудак, - не обижай! Разве бабу этим обидишь? И со смешком, грязно, он начал рассказывать о том,
как ловко бабы умеют грешить, как они любят обмануть мужика.
– Похабники, - сонно проворчала пензячка. Скрипнув
– Уйду завтра... домой пойду... Господи! Всё едино...
Снова свалился, как убитый, а Конёв сказал:
– Оглобля.
Во тьме поднялась черная фигура, бесшумно, как рыба в воде, поплыла к двери, исчезла.
– Ушла, - сообразил Конёв.
– Здо-оровая бабища! Ну, все-таки, ежели бы ты не помешал, я бы одолел ее, ей-богу!
– Иди за ней, попробуй...
– Нет, - сказал он, подумав, - там она палку какую найдет, кирпич али что другое. Ничего, я ее достигну! Это ты напрасно помешал... позавидовал мне...
Он снова стал скучно хвастать своими победами и вдруг умолк, точно проглотив язык.
Тихо. Всё остановилось, прижалось к неподвижной земле и спит. Меня тоже одолевает чуткий сон, я вспоминаю все подарки умершего дня, они растут, пухнут, становясь всё тяжелее, и - точно степная могила надо мною. Дребезжит колокол, крики меди падают во тьму неохотно, паузы между ними неровны.
Полночь.
На сухой камыш крыши и в пыль улицы шлепают тяжелые редкие капли дождя. Трещит сверчок, торопливо рассказывая что-то, и во тьме хаты снова плавает горячий, подавленный, всхлипывающий шёпот:
– Ты подумай, голубь, что так-то, без дела ходить, на чужих работать...
Слышен глухой ответ избитого парня:
– Я тебя не знаю...
– Тише...
– Чего тебе надо?
– Ничего не надо. Жалко мне тебя - молодой ты, сильный, а живешь зряшно, и я говорю: идем-ка со мной!
– Куда?
– На морской берег, там - я знаю - есть хорошие места: ты гляди - вон какая земля здесь ласковая до человека, а там еще лучше...
– Врешь, поди...
– Тихонько, ты! А я женщина - хорошая, я все умею, всякую работу, и заживем мы с тобой хорошо, тихо, на своем месте... Я те деток нарожу-выкормлю... ты гляди, какая годная я, пощупай груди-то...
Парень громко хрюкает; мне неловко, хочется дать им знать, что я не сплю, но любопытство мешает сделать это, я молчу и вслушиваюсь в странную, волнующую кровь беседу.
– Нет, погоди, - тяжело дыша, шепчет женщина, - не балуй...я ведь не для этого... пусти...
Грубо и громко парень ворчит:
– Тогда - не лезь! Сама лезет, а сама же ломается...
– Тише ты, услышат - стыдно будет мне...
– А приставать ко мне - не стыдно? Молчание. Парень сердито сопит и возится; капли
дождя падают всё так же неохотно, лениво, и сквозь их шум текут слова женщины:
– Ты думаешь, я мужика ищу? Мне мужа надо надежного, хорошего человека...