Женщины да Винчи
Шрифт:
В часть Зина попала как раз в тот день, когда медсанбат должен был уходить из Новоржева в район боевых действий. Как хорошо, что успела! Вот простоял бы поезд под Псковом еще полдня на запасных путях, и осталась бы она у разбитого корыта, и догоняй тогда свою часть как знаешь. Но ведь успела, вот радость-то!
Эту свою радость Зина и высказала командиру медсанбата капитану Немировскому, когда тот сообщил ей, что их часть выступает немедленно и даже поесть она не успеет, потому что полевая кухня уже ушла.
– Радость? –
– Что удивительно? – не поняла Зина.
– На эфемерное создание вы не похожи, Филипьева. Но восприятие действительности у вас наивное.
Зина залилась краской и стала судорожно сглатывать, стараясь удержать слезы. Ей показалось, что она успешно скрыла их, но только показалось.
– Почему слезы? – бросив на нее быстрый взгляд, спросил Немировский.
– Я… ничего… – пробормотала Зина. – Извините, товарищ капитан.
– Говорите, говорите, – потребовал он. – Что вас обидело в моих словах?
Зина наконец справилась со своим глупым расстройством и ответила:
– Ничего не обидело.
– Вам в училище не объясняли, что на фронте вы должны будете выполнять приказы старших по званию? – сухо спросил Немировский.
– Объясняли…
– Так выполняйте, – приказал он. – Говорите, что случилось.
– Правда ничего не случилось, товарищ капитан! Просто я… Ну, просто мне стыдно, что я толстая! – выпалила она наконец.
– Что-о?! – Удивление его было таким сильным, что даже осунувшееся от усталости лицо озарилось этим чувством. – С чего вы взяли?
– Это же всем видно, – пробормотала Зина. – Вот и вы заметили…
– Я ничего такого не заметил, – пожал плечами он.
– Эфемерная – значит худая, я это слово знаю. А раз не эфемерная, то, значит, толстая.
Зина сквозь землю готова была провалиться от того, что такой разговор вообще затеялся. И далось же капитану выспрашивать! Она была уверена, что уже не переживает из-за своей похожести на лесной грибок-боровичок; так мама про нее говорила. Стыдно было бы переживать из-за такой ерунды, когда ты уже взрослая и уходишь на фронт. И вот пожалуйста, снова выплеснулось школьничество.
– Пусть это будет в вашей жизни самой большой бедой, – усмехнулся капитан.
Тогда Зина и увидела впервые его усмешку, да нет, не усмешку – улыбку. Она осветила его лицо лишь на мгновение, но так ярко, так необыкновенно, что у Зины занялось дыхание. Никогда она не видела, чтобы короткая улыбка преображала человека всего, до донышка.
Через мгновение лицо капитана стало прежним, непроницаемым.
– Вы откуда прибыли? – спросил он.
– Из Кирова, – ответила Зина. – В документах написано.
– И родились там?
– Родилась в деревне, в Оричевском районе. Родители в Киров перебрались, когда мне год исполнился.
– Видно, что корни
– Это плохо?
– Ничуть. Глядя на вас, я наконец понимаю, каким был Филипок. Читали, надеюсь, Толстого?
Детские рассказы Льва Толстого Зина, конечно, читала. И про акулу, и про сливовую косточку, и про маленького крестьянского мальчика Филипка, который вместе с большими ребятами пришел учиться в школу.
Она кивнула и подумала, глядя на капитана: «А вот он-то уж точно не деревенский. Из большого города, даже из самой Москвы, может».
Внешность у Немировского была такая, которую в книжках называют утонченной. То есть Зина лишь предполагала это, знать про утонченность наверняка она не могла, потому что наяву никогда ее не видела. И такого лица, как у него, не видела тоже, потому и связала с ним это слово.
Черты его лица были особенные: скулы точно скульптором вылеплены, и глаза, темно-зеленые, как лед на чистой реке, в точности повторяют их изгиб.
Не топором лицо его было вырублено; рубленые лица Зине встречались во множестве, она прекрасно знала, как они выглядят. И еще, глядя на капитана, Зина поняла удивительную вещь: что он совсем не осознает, как сильно нравится женщинам. Да, именно эта мысль пришла ей в голову и именно такими словами. Раньше она не размышляла так сложно, а вот теперь вдруг стала.
«Наверное, я повзрослела», – решила Зина.
Эта догадка ее обрадовала, но обдумать ее получше она не успела.
– Идите к машинам, Зинаида… – Немировский заглянул в мобилизационное предписание. – … Тихоновна. Спросите старшую медсестру Воскарчук, она объяснит ваши обязанности. Осваиваться придется на ходу.
И Зина, не очень ловко отдав честь, пошла на улицу к полуторкам, на которых медсанбат должен был следовать вместе с войсками, брошенными на прорыв немецкой оборонной линии «Пантера».
Так она окунулась в войну – сразу. Она даже не окунулась в нее, а завязла в ней так же, как грузовики вязли в болотах, раскинувшихся на сотни километров вперед, от Новоржева до Пушкинских Гор.
К лесам Зина была привычна, поэтому могла направить все свои силы на то, чтобы привыкнуть к войне. А вот это было непросто, потому что война оказалась совсем не то, что Зина про нее думала.
Медсанбат шел вместе с саперным батальоном, то и дело попадая под обстрел немецкой артиллерии, бившей по болотам с пушкиногорских холмов. Зина радовалась, что хоть и боится обстрелов, но все-таки не до оцепенения – страх не парализует ее, и она может выполнять свои обязанности, оказывать помощь раненым. Если бы это было иначе, то ей было бы стыдно, но, к счастью, нервная система у нее оказалась крепкая, стыдиться не пришлось, а дня через три она привыкла к обстрелам, и страх прошел совсем.