Женщины его жизни
Шрифт:
А сейчас он готовился убить Миммо Карузо. Никаких угрызений он при этом не испытывал. Он был уже не обиженным и запуганным ребенком, а взрослым мужчиной, сознающим необходимость отомстить за оскорбление, нанесенное семье Монреале. Его семье.
ОХОТНИК И ДИЧЬ
Вновь зацвел дрок, зазеленел клевер, в горах желтыми пятнами на фоне черных вулканических пород выделялись цветы терновника. В июне Бруно блестяще выдержал вступительный экзамен в среднюю школу. В семье по этому поводу был устроен большой праздник. Из Сан-Франциско дядя Джордж и его отец прислали
Дарственная сопровождалась запиской:
«Я знаю, ты предпочитаешь жить в Италии, – писал Филип, – и не хочу тебя принуждать возвращаться в Калифорнию. Но все же я хотел бы вновь тебя повидать, ведь ты мой единственный сын. Поэтому я приеду навестить тебя. Что скажешь, если я попрошусь к тебе в гости в твой миланский дом? Мне было бы удобно приехать в августе. Надеюсь, твой дед не откажется проводить тебя в Милан, чтобы провести несколько дней с дальним родственником из Америки?»
– Что ты скажешь, дедушка? – спросил Бруно. Он, конечно, не мог по достоинству оценить дарственную на владение домом, но был в восторге от индейской лошадки, подаренной ему дядей Джорджем.
– Я думаю, твой отец действительно замечательный человек, – вздохнул старик, когда-то выражавший поспешные и несправедливые суждения о вожде краснокожих, ничего не имевшем за душой, кроме кучи долларов.
Тень печали омрачила прелестное детское личико, смыв с него улыбку.
– Я тоже так думаю. – Расстояние и время смягчили воспоминания о жестокой дисциплине, которую навязывал ему отец.
– Я буду рад его видеть.
Барон должен был признать, что его зять проявил великодушие и щедрость, делающие ему честь. Он часто писал сыну и еще чаще звонил. Джузеппе Сайева решил, что обязательно отвезет внука в Милан. В августе пребывание в великом городе Ломбардии будет особенно приятным.
Сразу же по окончании учебного года они уехали на лимузине барона в Пьяцца-Армерину. Барон рассказал внуку о Милане, где Бруно прожил несколько месяцев в далеком 1945 году.
Дед и внук возвращались вдвоем после дальней верховой прогулки: они доехали до самой эвкалиптовой рощи. Испуганная сорока выпорхнула из кустов цветущего шиповника, распространявшего нежный аромат. Бруно почувствовал, как заволновался его Корсар, и огладил его, чтобы успокоить. Впрочем, молодой пони отличался исключительно кротким нравом и никогда не взбрыкивал. Монотонное жужжание насекомых звучало по-летнему, рабочие пчелы усердно осаждали крупные лиловые цветы чертополоха.
– Кало говорит, что Милан – это каменный муравейник, – заметил Бруно, продолжая оглаживать круто выгнутую шею Корсара.
– Каждому медведю своя берлога кажется теплее. Кало – просто местечковый шовинист, – засмеялся старик.
– Что это означает, дедушка? – Великолепная белая бабочка с оранжевыми пятнами на кончиках крыльев едва не коснулась его лица и тут же скрылась.
– Он считает, что там, где кончается Сицилия, начинается царство варваров. Так уж он устроен.
Дикий кролик прошмыгнул через дорогу.
– А в Милане можно кататься верхом? – встревожился Бруно.
– Разумеется. – Старик принялся
– С миланцем? – Бруно пришел в смятение.
– Бранкати – настоящий сицилиец, – с гордостью островитянина объявил дед. – Он давно живет и работает в Милане, но он не забыл, где его корни. Я думаю, тебе будет очень полезно сблизиться с семьей Бранкати.
– Мама мне много рассказывала о Милане. – Голос мальчика стал мечтательным и грустным. – Мама очень любила этот город. – На поляне большой дрозд с желтым клювом, испуганный приближением всадников, поднял голову и вспорхнул. – Мама говорила, что Милан красивый город. Это правда, дедушка?
– Везде хорошо, где есть кто-то, кто тебя любит и уважает.
Лошади шли в ногу, неторопливым шагом, барон наслаждался покоем чудесного летнего утра, солнцем и близостью внука.
– Баронов Монреале уважают повсюду, дедушка, – произнес Бруно с гордостью.
– Бароны Монреале, – торжественно провозгласил старик, – выше всяких подозрений.
Высоко в безоблачном небе, неподвижно раскинув крылья, парил осоед.
– Как этот сокол? – спросил Бруно.
– Как этот сокол. – Старому барону приятно было слышать такое сравнение. – И ты должен быть всегда достоин имени, которое носишь. Никогда не иди на сделку с совестью. Будь милосерден к слабым и непримирим к сильным.
Несколько минут прошли в очарованном молчании под размеренный стук лошадиных копыт.
– О чем ты задумался, дедушка? – спросил мальчик.
– О том, что мне повезло в жизни, раз у меня есть такой внук. – Он говорил искренно, но не хотел открывать мальчику всей правды, тревожившей и мучившей его. Он задумался о том, что случилось прошедшей зимой, вспоминая о чудовищном вторжении в его хозяйство, когда кто-то решил, что может воспользоваться его именем, его торговым знаком для такого мерзкого занятия, как контрабанда наркотиков, достойного лишь самых подлых и бесчестных негодяев.
В разделе уголовной хроники местных газет появились скупые сообщения о нескольких преступлениях, отнесенных на счет мафии. Никколо Печи был найден с перерезанным горлом и камнем во рту на морском берегу под Кастелламаре. Миммо Карузо был убит выстрелом в лоб как-то вечером на пороге одного из знаменитейших ресторанов Палермо. Итало-американца Джо Скалиа глубокой ночью переехал тяжелый грузовик у входа в одно из ночных заведений. После чисто формального дознания дела были сданы в архив.
Никто ничего не видел, никто не мог помочь правосудию пролить свет на жестокие и загадочные убийства. Дон Калоджеро Коста и старый барон больше ни разу не заговорили об этом деле, но Джузеппе Сайева был уверен, что история с поддельными апельсинами на этом не кончится. Он мог бы попытаться смягчить возможные ответные действия, и ему нетрудно было довести до сведения нужных людей, что он готов к переговорам, но бароны Монреале никогда не унижались до сделок с кем бы то ни было: ни с политиками, ни с представителями новой мафии, признававшими только те правила, которые служили их личной выгоде.