Женщины принца Сигваля
Шрифт:
Он тихо усмехается, с пониманием. И эта усмешка, сама по себе, обжигает, как плеть.
– Сейчас, – говорит ей на ухо, в его голосе – сарказм, его дыхание она чувствует кожей.
Он расстегивает штаны…
Легкое, горячее прикосновение… и вдруг так резко он насаживает ее на себя, сразу и до упора, что Ингрид теряет равновесие, руки соскальзывают, едва не падает.
Она бы сейчас с размаху ударилась о стену головой от этого толчка, но он успевает подставить ладонь. И лбом о его ладонь.
– Тихо, – говорит
Но руку не убирает. Такое простое проявление заботы… что щемит сердце.
И Ингрид невольно упирается в эту руку головой, прижимаясь к ней, не желая терять, и в стену руками, и еще больше подается на него, хотя кажется, глубже уже невозможно. Все это почти нереально.
Другой рукой он обхватывает ее живот, помогая ей, и сам начинает двигаться. Немного плавно назад и резко вперед. Вбиваясь в нее. И все быстрее, так, что подкашиваются ноги и темнеет в глазах. Ингрид стонет, потом кричит. Ее стоны эхом отдаются в пустом зале. Потом, почти безотчетно, когда даже кричать не хватает сил, вцепляется в его руку зубами, пытаясь хоть как-то удержаться. И где-то тут ее накрывает. Она еще напряженно выгибается в его руках, и обмякает, совсем без сил. Она бы упала, если бы не он.
Немного времени, чтобы отдышаться и прийти в себя. Его дыхание ей в ухо, его жесткая, колючая щека осторожно трется о ее шею. Щекотно. Почти с нежностью. Его горячее семя течет по ее ноге… значит, он кончил не в нее. Смешно. Хочется сказать, что он может не волноваться, бастардов она ему не родит, у нее не будет детей… Но сейчас нет сил на это.
Сигваль осторожно, медленно вытягивает руку из-под ее лба, немного трясет ей, и тихо, почти со смехом шипит сквозь зубы.
– А ты отлично кусаешься.
Становится немного стыдно. Ингрид только сейчас понимает, что прокусила до крови ту руку, которая защищала ее, которой он бил в стену.
– Прости, – говорит растерянно.
– Ничего, – соглашается он. – Кажется, ты хотела выпороть меня? Еще не передумала?
– Тебе не хватило?
– Не хватило, – все так же соглашается он.
Смеется, тихо и почти весело. Он готов поддержать ее игру.
3. Ингрид, вино и плеть
– Вот, держи, – он снимает кафтан и надевает на нее. Ингрид послушно просовывает руки в рукава. – А то замерзнешь.
Ее платье он бесповоротно порвал.
Мелькает трусливая мысль – подобрать и попытаться натянуть хоть нижнюю юбку, не бегать тут с голыми ногами. Но это будет неправильно. Нечестно в той игре, что она затевает сама.
– Идем, – Сигваль застегивает на ней одну среднюю пуговку, чтобы кафтан не распахивался, и улыбается. Ему нравится.
– Сейчас, подожди… – она чуть не забыла.
Плетка. У нее была под платьем, спрятанная на груди. Он сдернул платье, и плеть тоже куда-то упала.
Наклоняется к вороху одежды, достает. Тонкая, но достаточно жесткая, четыре хвоста намотаны на рукоять… и рукоять, костяная, в форме члена, очень реалистично.
– Дай-ка, – Сигваль заинтересованно протягивает руку.
Ингрид отдает.
Он расправляет, примеряет к руке, ухмыляется, разглядывая рукоять. Хвосты плетки проклепаны маленькими стальными коготками. Не слишком острыми и не слишком тяжелыми, но весьма чувствительными при ударе.
– И ты хотела, чтобы вот этим – тебя? – в его голосе недоверие. Да – больно. И при хорошем ударе коготки сдирают кожу, Ингрид знает это прекрасно. И он тоже видел, в каких шрамах ее спина.
– Я хотела этим – тебя, – она улыбается в ответ, с вызовом.
Сигваль качает головой, в такт каким-то своим мыслям.
– Хорошо, – говорит он. Сматывает вокруг рукояти, отдает ей. – Идем.
И не дожидаясь, не оглядываясь, поворачивается и идет сам. Широким размашистым шагом, не заботясь о том, пойдет ли Ингрид за ним. Он не сомневается. Она бежит, проклиная все на свете, не поспевая. Потом, плюнув, снимает туфли, так бежать за Сигвалем куда удобнее.
Больше всего мечтая, чтобы им встретилось по пути как можно меньше людей…
Но люди встречаются. И не только слуги, но и… два молодых дворянина, слегка навеселе, присвистнув, провожают их взглядом, и еще… леди Розамунда, с которой только утром Ингрид сидела в саду, беседуя о благочестии. И Сигваль даже останавливается поцеловать ручку и пожелать леди доброй ночи, сказать какую-то изящно-куртуазную чушь… скотина… И даже встает так, чтобы Ингрид, невольно дернувшаяся спрятаться за его спину, спрятаться больше не может. В одном мужском кафтане на голое тело – это слишком очевидно, с туфлями в одной руке, и с плеткой в другой.
Хорошо. Ингрид будет сильной. Это ее игра, она начала. Ей нечего терять.
Не краснеть.
И Ингрид сует плеть подмышку, так, что головка костяного члена отчетливо торчит, и решительно делая шаг вперед, берет Сигваля под руку.
– Нам пора, дорогой, – говорит, надеясь, что голос не подведет. – Пожелай этой благочестивой леди спокойной ночи.
И голос не подводит, выходит нежно и немного томно. А в Сигвале Ингрид почти уверена. Внезапно – уверена, сейчас он не подставит ее.
Розамунда зеленеет, кажется, благочестивую леди хватит удар. Это невообразимо приятно.
Сигваль усмехается. Нет, у него совершенно не меняется лицо, все та же правильная светская улыбка. Ингрид скорее телом чувствует, как он вздрагивает от подступающего смеха.
– Прошу простить нас, – невозмутимо говорит он, – но моя леди слишком горяча, чтобы заставлять ее ждать. Доброй ночи.
И легкий поклон Розамунде.
Потом целует Ингрид в висок.
– А ты мне нравишься, – говорит тихо.