Женская гениальность: История болезни
Шрифт:
Разумеется, Браунинг не была наркоманкой в общепринятом в наше время смысле этого слова, так как зависимость от наркотика у нее носила вторичный характер.
Сейфуллина Лидия Николаевна (1889–1954) – русская писательница и общественный деятель.
С 1907 по 1909 г. работала учительницей в Орске, а в 1910–1913 гг. – актрисой в театрах; гастролировала в Вильнюсе, Ташкенте, Владикавказе. С 1913 по 1918 г. вновь учительствовала в школах Оренбуржья. Писать
По воспоминаниям К.И. Чуковского, относящимся к 1927 г., Сейфуллина говорила: «Много я стала пить. У меня отец был запойный… Мне недавно доктор сказал, что я алкоголичка».
К 1928 г. Сейфуллина находилась в глубоком и устойчивом кризисе; Бабель об этом периоде ее жизни писал так: «В неоднократных беседах со мной Сейфуллина жаловалась на то, что из-за неустойчивости и растерзанности ее мировоззрения писать ей становится все труднее. Внутренний ее разлад с современной действительностью сказался в том, что Сейфуллина в последние годы пьет запоем и совершенно выключилась из литературной жизни и работы. Во всяком случае, в области литературы Сейфуллина не видела выхода из создавшегося для нее положения».
Несомненно, на ее состояние повлияло общее положение в стране в середине 1920-х гг.: разгром оппозиции, ссылка и преследование ее участников, в том числе и ближайших друзей Сейфуллиной. Кризис, разумеется, усугублялся и наследственным алкоголизмом, а материальное благополучие избавляло от необходимости ежедневной литературной работы.
Еще одно воспоминание К.И. Чуковского, относящееся к 1932 г.: «Сегодня я был у… Сейфуллиной… Сейфуллина больна: у нее был удар не удар, а вроде. По ее словам, всю эту зиму она страшно пила, и пьяная ходила на заседания и всякий раз скрывала, что пьяна… Как-то за обедом выпила она одну всего рюмку, вдруг трах: руки-ноги отнялись, шея напружинилась – припадок. Теперь она понемногу оправляется. …Лицо у нее остекленелое, глаза мертвые».
Одна из «зачинателей советской литературы», по словам писателя В.Г. Лидина, «написала меньше того, что могла бы». Не последнюю роль в этом, вероятно, сыграла ее алкогольная зависимость, сопровождавшаяся судорожным синдромом. Известна также ее необыкновенная «страстность, принципиальность». Поэтому алкоголизм мог способствовать адаптации писательницы, приспособлению к непростым условиям жизни, требовавшей, по-видимому, труднопереносимых для нее политических компромиссов.
Дороти Паркер (псевдоним; наст. фамилия – Ротшильд) (1893–1967) – американская писательница и драматург, поэт и литературный критик.
Мать умерла, когда девочке было четыре года. Отец женился повторно, после чего жизнь Дороти стала весьма напряженной. В 1927 г. она участвовала в процессе Сакко и Ванцетти, а затем отправилась в Бостон, где присоединилась к протестующим против казни невиновных людей. Паркер была арестована и настаивала на том, чтобы ее поместили в тюрьму.
Паркер называли самой остроумной женщиной Нью-Йорка. Вот пример одной из ее острот: «Я ничего не люблю, кроме джина, снотворного и собак». Личная жизнь писательницы не сложилась из-за неоднократных попыток самоубийства, алкоголизма и неудачных замужеств.
Она ежедневно выпивала и беспрерывно курила. Ее беспокоил хронический кашель, в довершение всего во время одной из прогулок со своими пятью собаками она упала и сломала плечо. В политике Паркер всегда придерживалась левых убеждений, что создало ей много проблем в период маккартизма. Однако постепенно из-за бесконечного пьянства интересы Паркер сужались, в ее окружении осталось всего несколько друзей, которые не отвернулись от нее.
Последние годы Паркер остро ощущала горечь одиночества; ее почти забыли. Алкоголизм все больше затягивал ее, и в конце концов она угасла в возрасте 73 лет.
Наличие алкогольной зависимости и специфического расстройства личности (вероятнее всего, эмоционально неустойчивого) у Паркер вряд ли можно подвергать сомнению.
Эдит Пиаф (наст. имя – Джованна Гассион) (1915–1963) – французская эстрадная певица (шансонье) и актриса; автор текстов и музыки песен.
Наследственность Пиаф сыграла свою негативную роль в судьбе певицы. Бабушка и дед были «настоящими подонками, распухшими от красного вина». «Алкоголь, – говорила старуха, – и червячка заморит, и силенок придаст». И разбавляла красным вином молоко для Эдит. Мать Пиаф, в свою очередь, была морфинисткой. Поэтому не вызывает большого удивления тот факт, что Эдит родилась, как гласила молва, «на улице, прямо на тротуаре».
Вскоре после рождения у Эдит образовалась «катаракта», но никто этого не заметил. Она не видела в течение трех лет. Однажды бабушка повезла ее в деревню, куда паломники отправлялись на богомолье к святой Терезе. И Эдит прозрела. Это было настоящим чудом, она верила в него всю жизнь. С этого момента Эдит стала поклоняться святой Терезе.
В данном случае, скорее всего, речь шла о диссоциативной потере зрительного восприятия («истерической слепоте»), которая не имеет никакого отношения к катаракте. Органический процесс помутнения хрусталика не может пройти в результате религиозной психотерапевтической процедуры. Но несколько лет, прожитых «в черной ночи слепоты», не могли не наложить негативного отпечатка на психику и дальнейшую жизнь Пиаф, которая так и не избавилась от страха, испытываемого перед темнотой.
Сексуальная жизнь Пиаф началась рано, была бурной и активной. К 15 годам у нее уже был большой опыт сексуальных отношений с мужчинами, и она даже не могла вспомнить имя того из них, кто лишил ее девственности.
Эдит с детства находилась в среде, где разврат и преступления соседствовали с суеверием и мистикой. Певица верила в спиритизм, «вертела» столы, вызывала духов отца, любовников, умершей дочери. А перед каждым концертом выполняла целый ритуал – сгибалась до пола, касаясь его руками, показывала пятым и вторым пальцем правой руки рожки злому духу и во избежание неудачи гладила свой спиритический стол, который шофер возил за ней в машине повсюду.
После смерти своего возлюбленного Марселя Сердана отчаяние довело Эдит до больницы, а там ей стали впрыскивать морфий «для успокоения нервов» и от бессонницы. При такой повышенной восприимчивости и внушаемости хватило нескольких уколов, чтобы Эдит превратилась в морфинистку. С каждым днем доза возрастала, и Эдит снова попала в больницу. В последующем она попыталась заменить наркотик алкоголем и уже не могла выступать, не опрокинув несколько рюмок коньяка перед выходом.