Женская война (др. перевод)
Шрифт:
– Что вы, барон! – возразил Ришон, захохотав во все горло. – С чего вы это взяли! Вы уморите меня!
– Ну, все равно, я все-таки ненавижу вашего мальчишку виконта. Принимать участие в первом проезжем дворянине! На что это похоже?
Каноль растянулся в кресле, захохотал и принялся крутить усы с таким непритворным смехом, что и Ришон увлекся его примером.
– Итак, любезный Ришон, говоря серьезно, вы пустились в интриги? В политику?
Ришон продолжал хохотать, но уже не так весело.
– Знаете ли, мне очень хотелось арестовать вас, вас и вашего маленького виконта! Черт возьми! Это было бы очень смешно, и притом легко. Мне могли помочь оруженосцы приятеля моего, герцога д’Эпернона. Ха! Ха! Ришон под караулом вместе с этим мальчишкой! Было бы над чем похохотать!
В эту минуту послышался топот двух удалявшихся лошадей.
– Что это такое, Ришон? – спросил Каноль, прислушиваясь. – Не знаете ли, что это такое?
– Не знаю, а догадываюсь.
– Так скажите.
– Виконт уехал.
– Не простясь со мною! – закричал Каноль. – Ну, он решительно дрянь!
– О, нет, любезный барон, он просто спешит.
Каноль нахмурил брови.
– Какое странное поведение! – сказал он. – Где воспитали этого мальчика? Ришон, друг мой, уверяю, что он вредит вам. Нельзя между дворянами вести себя таким образом. Черт возьми! Если бы я мог догнать его, так пощупал бы ему уши! Черт возьми его глупого отца, который по скупости, вероятно, не дал ему учителя!
– Не сердитесь, барон, – отвечал Ришон с улыбкой, – виконт не так дурно воспитан, как вы воображаете, он, уезжая, поручил мне сказать вам, что он извиняется перед вами и низко кланяется.
– Хорошо, хорошо! – сказал Каноль. – Таким образом он превращает непростительную дерзость в маленькую неучтивость. Черт возьми! Я ужасно сердит. Поссорьтесь-ка со мною, Ришон. Что, не хотите? Позвольте… Ришон, друг мой, вы очень безобразны!
Ришон засмеялся.
– В таком расположении духа, барон, вы могли бы выиграть у меня сегодня вечером сто пистолей, если бы мы вздумали играть. Игра, как вам известно, покровительствует горю.
Ришон знал Каноля, знал, что отводит гнев барона, предлагая ему играть.
– Играть! – вскричал Каноль. – Именно так, давайте играть! Друг мой, ваше предложение мирит меня с вами. Ришон, вы человек преприятный! Ришон, вы хороши, как Адонис, и я прощаю виконту Канбу. Касторин, дай нам карты!
Явился Касторин вместе с Бискарро, они поставили стол, и два друга сели играть. Касторин, уже двадцать лет изучавший игру, и Бискарро, жадно посматривавший на деньги, стали по сторонам стола и смотрели. Менее чем в час, несмотря на свое предсказание, Ришон выиграл у Каноля восемьдесят пистолей.
У Каноля в кошельке не было больше денег, он приказал Касторину достать еще из чемодана.
– Не нужно, – сказал Ришон, слышавший это приказание, – у меня нет времени дать вам реванш.
– Как! Нет времени?
– Теперь одиннадцать часов, а в двенадцать я непременно должен быть в карауле.
– Вы, верно, шутите? – спросил Каноль.
– Барон, – серьезно отвечал Ришон, – вы сами человек военный, стало быть, знаете дисциплину.
– Так что же вы не уехали прежде, чем выиграли у меня деньги? – сказал Каноль со смехом и с досадой.
– Уж не упрекаете ли вы меня за то, что я поучил вас? – спросил Ришон.
– Помилуйте, что вы! Однако же подумаем. Мне совсем не хочется спать, и мне будет чрезвычайно скучно. Если я предложу проводить вас, Ришон?
– Отказываюсь от этой чести, барон. Поручение, которое мне дано, должно быть исполнено без свидетелей.
– Хорошо! Но в какую сторону вы поедете?
– Я только что хотел просить вас не предлагать мне этого вопроса.
– А виконт куда поехал?
– Я должен ответить вам, что не знаю.
Каноль должен был посмотреть на Ришона, чтобы убедиться, что в этих неучтивых ответах вовсе нет желания оскорбить его. Его обезоружили добрый взгляд и откровенная улыбка верского коменданта.
– Что делать? – сказал Каноль. – Вы сегодня превратились с ног до головы в тайну, любезный Ришон, но каждому дается полная свобода. Мне самому назад тому три часа было бы очень неприятно, если бы меня преследовали, хотя мой преследователь был бы, наконец, столько же удивлен и раздосадован, сколько я сам. Ну, последний стакан вина, и доброго пути вам!
Каноль налил стаканы, Ришон, чокнувшись и выпив за здоровье барона, вышел, между тем как барону даже не пришло в голову узнать, по какой дороге он поедет.
Барон остался один между полусгоревшими свечами, пустыми бутылками, разбросанными картами и почувствовал печаль, которую можно понять, только испытав ее. Вся веселость его в тот вечер основывалась на обманутой надежде, в потере которой он тщетно старался утешиться.
Он дотащился до своей спальни, посматривая сквозь окна коридора с сожалением и гневом на уединенный домик, в котором освещенное окно и тени, мелькавшие в нем, наглядно показывали, что Нанона Лартиг проводит вечер не так уединенно, как барон.
На первой ступеньке лестницы барон наступил на что-то. Он наклонился и поднял серенькую перчатку виконта, которую тот, спешно уезжая, уронил и не вздумал поднять, не считая ее драгоценностью.
Как ни были тяжелы мысли Каноля, простительные в минуту мизантропии, порожденной любовною неудачею в уединенном домике, положение Наноны было еще тяжелее.
Нанона беспокоилась и волновалась всю ночь, придумывая тысячу планов, как бы предупредить Каноля. Она употребила всю догадливость умной женщины, чтобы выпутаться из своего несносного положения. Надобно было украсть у герцога одну минуту, чтобы переговорить с Франсинеттой, или две минуты, чтобы написать Канолю одну строчку на клочке бумажки.