Женские слабости
Шрифт:
Она усмехнулась:
— Это имеет значение?
— Разумеется, имеет. — Он говорил жестко, пытаясь достучаться до нее.
— Фон Ньюманн, поверишь ли? Я Соня фон Ньюманн. Семья моего отца имела родство с графами Андраши фон Ньюманн.
— И что, после той трагедии не осталось никаких родственников, чтобы защитить тебя?
— Защитить меня? — произнесла она с горечью. — Заполучить меня. Взять меня под контроль. Выдать замуж за одного из них. Но наследницей была моя бабушка — единственная, кто тогда выжил. Она умерла. Следующая — моя мать. Ты знаешь
Дэвид нахмурился, пытаясь сосредоточиться:
— Итак, скажи мне, чего ты хочешь? Ты хочешь разоблачить своего кузена? Ты думаешь начать дело, которое будет стоить тебе миллионы и длиться годами? Ты можешь унаследовать реальные деньги Маркуса, но из того, что ты рассказала мне, ясно, что Ласло очень богатый человек. К тому же если он уже, что называется, вложился в эту страну, его непременно поддержат.
Ее белые как жемчуг зубы прикусили нижнюю губу.
— Знаю. Я не могу бороться с ним. Мне бы хотелось только доказать, что он не настоящий наследник. И ты прав — это отняло бы у меня годы. Я не хочу возвращаться в Венгрию. Мне лучше остаться здесь. У него есть семья. Он мужчина. Он сделает все, чтобы восстановить поместье. Он может даже называть себя графом, если ему так этого хочется. Но Мадонну Андраши он не получит. Она моя!
— А ты уверена, что икона ему очень нужна?
— Существовало такое предание, что эта икона обладает большой духовной силой. Ласло хочет быть главой семьи. Значит, эта икона должна быть у него. Дело не в стоимости, хотя, возможно, она вообще не имеет цены. Мне говорили, что в нашей семье Мадонну всегда считали самой значительной ценностью.
Он выпрямил спину:
— И где же ты хранишь эту свою бесценную ценность? Только не говори мне, что в собственном комоде.
— Я вообще больше ничего не собираюсь говорить.
— Ага, значит, ты опять решила спрятаться в свою раковину, — сказал он, беря ее за узкую кисть. — Ты не доверяешь мне?
— Я не собираюсь больше ничего говорить, — повторила она. — И можешь передать своим родителям, чтобы они меня не допрашивали!
Ему стоило усилия сдержаться.
— Тебе нужна помощь, Соня. Если ты смогла рассказать это только мне, может, тебе стоит поговорить с психологом? Ты слишком долго держала все это в себе. И эта тайна ожесточила твое сердце.
Она покосилась на него:
— Мне и сейчас не стоило рассказывать. Я старалась не думать о тебе, но ты подбирался все ближе и ближе…
— Надо заметить, это происходило с обеих сторон. — Он выдержал ее взгляд. — Теперь для меня все сразу стало на свои места. Представляю, как это ужасно — все время жить под угрозой, что тебя могут найти.
— Ласло виноват в смерти моих родителей. И он заплатит за это!
«Каким образом?» — подумал Дэвид.
— Вернись к реальности, Соня! Если Ласло пошлет к тебе своего человека, это будет профессионал. Вот поэтому тебе и нужно уйти отсюда.
Она подняла
— Куда, Дэвид? В твою квартиру? В твою постель?
— Давай сейчас прекратим это! Тебя что, когда-нибудь принуждали к сексу?
— Мужчины бывают очень жестоки. — (Он застонал, боясь услышать, что она может еще сказать.) — Ответ на твой вопрос — нет. Я, и ты не ослышался, — девственница.
Несколько секунд он не мог сказать ни слова. Она говорила правду? Эта изумительно красивая двадцатипятилетняя женщина с манерами недотроги и в самом деле ни с кем ни разу не была близка?
— Не знаю, верю ли я тебе? — медленно произнес он. — Не понимаю, как ты могла обойтись хотя бы без пары романов.
Она вскинула брови и презрительно посмотрела на него:
— Двадцать пять — совсем неплохой возраст для девственницы. Я отдам себя только тому, кого полюблю.
— Ради собственного оправдания должен заметить, что ты вела себя со мной как очень страстная женщина. Маркус хотел, чтобы ты стала его женой. Ты сказала ему, что ты девственница?
— Это было не его дело! — отрезала она. — Это касается только меня.
Он отчаянным жестом поднял вверх руки, словно желая крикнуть: «Ну все, хватит!»
— Эти люди… твои родственники, они знали об иконе?
Она покачала головой:
— Конечно нет! Они думали, что икона пропала вместе с остальными ценностями. Но я сама была ценностью. Шестнадцатилетняя девочка. Такая хорошенькая… Хорошенькие женщины всегда ведь желанны, верно?
— «Хорошенькая» — не то слово, — пробормотал он. — Но чтобы убежать, нужны деньги. У тебя они были?
— Были. Не много, но достаточно, чтобы уехать из Европы. Мой отец не оставил завещания. Он не знал, что ему придется умереть так рано. Когда бы мне исполнилось восемнадцать, деньги, конечно, пришли бы ко мне, но до того времени у меня был опекун. Это он… хотел меня. Он тоже был на тридцать лет старше.
— И он не отправился за тобой? — Его голос стал жестче. «Господи, шестнадцатилетняя девочка, потерявшая родителей, испытала угрозу сексуального насилия?»
— Я же сказала, я была очень осторожна. И я могла защитить себя. У меня был пистолет. Пистолет моего отца.
Он был поражен:
— И… он до сих пор у тебя?
— Конечно нет. Я выбросила его в речку, как только почувствовала себя в безопасности. Я не могла бы попасть в эту страну с пистолетом в чемодане. Оружие — это ужасная вещь.
— Я рад, что хоть в этом мы с тобой согласны. — Он посмотрел на нее. — Соня, а ты не могла бы для меня кое-что сделать?
— Я должна сначала узнать, что это.
— Разумно. В общем, я вернусь в дом к родителям, а ты пока поживешь у меня в квартире. Там хорошая охрана. Здесь — нет. Две девушки в холле, можно сказать, были рады пустить меня. А я мог бы оказаться кем угодно…
Она пожала плечами:
— Но ты Дэвид Вэйнрайт. Да, охрана в доме не очень строгая. Вы, австралийцы, вообще не подозрительный народ.