Женский декамерон
Шрифт:
Дедушка с горя заболел и слег, помирать собрался. А Бабушка духом покрепче оказалась. Насушила она с обедов сухариков, сложила их в казенную наволочку и кое-как ночью удрала из дома престарелых: пошла Дедушку своего разыскивать. Где побирается, где зайцем проедет, но обшарила все Подмосковье и Дедушку нашла. Пришла к нему, будто в гости. Родственников-то в эти дома кое-как пускают по выходным. Пришла и говорит: «Пойдем отсюда, Дедушка. А то помрешь ты без меня». И увела своего ненаглядного. Пошли они вдвоем бродяжить, бичевать. У церквей побираются, ночуют, где придется. Набрали немного денег и сняли в какой-то полузаброшенной деревне избенку Дедушка опять иконы принялся рисовать опять они домом зажили. Но тут их милиция
— Какой кошмар! Неужели и сейчас бывает такая откровенная и безысходная нищета? — воскликнула Неля.
— Откровенная — это еще ничего, — ответила ей Наташа — По-моему страшнее всего та нищета, которая сама себя стыдится. Мне как-то пришлось встретить в кафе очень приличную старушку, которая украдкой доедала гарнир с оставленных тарелок. Я ее спросила, почему она это делает, а та ответила. «Пенсии не хватает, голубушка. Пенсия-то у меня по старости, двадцать рублей. Ни прожить на них, ни умереть». Я ей тогда еще посоветовала идти в дом Престарелых, а она только усмехнулась мне в ответ. Ох, как мне теперь стыдно за эти мои слова, после рассказа Зины! Ну да ладно, давайте я вам что-нибудь повеселее расскажу про счастье.
И все приготовились слушать Наташу.
История третья,
рассказанная инженером Наташей о том, как она узнала, что умеет бегать по облакам, а также о встрече со своей первой любовью (См. соответствующую главу. — Автор.)
Как-то выпал мне тяжелый день. На работе коллеги завели какую-то гнусную интригу против одного сотрудника, и мне было противно ходить на службу. Муж ворчал, что я не умею вести хозяйство — а я и вправду хозяйка не ахти, — и потому мы все никак, мол, на кооператив не накопим. А с чего копить, когда у нас на двоих выходило двести шестьдесят рублей в месяц? Только-только до получки дожить. И так у меня было паршиво на душе, что, не сказав о том мужу, взяла я как-то на работе день отпуска и поехала на Кировские острова, чтобы хоть на зелень взглянуть и на воду, на голубое и зеленое. Это мне всегда помогало. День был ни то, ни се, под стать моему настроению. То набегали облака и даже моросил дождь, то в просвете появлялось солнце, и тогда все искрилось каплями и веселило сердце.
Забралась я в тихий уголок парка на берегу залива, туда, где почти никто не гуляет по причине отсутствия аттракционов и буфетов. А мне того и надо было, чтобы побыть одной. Нашла я какое-то сухое бревно на берегу, уселась на него и смотрю на залив, на острова, на тростники, которыми зарос берег. И вместо злости приходит ко мне печаль, а тоска и раздражение сменяются грустным спокойствием.
Сижу я в своей задумчивости на бревнышке, и вдруг мимо меня проходит высокий мужчина в синей форме гражданского летчика. Проходя, он внимательно посмотрел на меня — я это почувствовала не поднимая глаз, — и пошел дальше. «Слава Богу, — подумалось мне. — А то бы еще пристал с ухаживаниями, а мне сейчас совершенно не до этого». Только я так подумала, как вдруг он круто поворачивается и идет прямо ко мне самым решительным шагом. Я заранее хмурюсь, делаю неприветливое лицо и подбираю слова, которыми его сейчас отбрею. А он останавливается передо мной и говорит:
— Здравствуй, Наташа! Я почему-то был уверен, что встречу тебя когда-нибудь, и даже сегодня об этом думал. Не узнаешь меня?
Я поднимаю голову, вглядываюсь в лицо летчика и вдруг вижу черты давным-давно позабытого мальчишки, проступающие сквозь взрослость;
— Амиран, это ты?!
— Ну конечно!
Мы пожали друг другу руки, я пригласила его присесть рядом.
— Рассказывай, как ты живешь?
— Хорошо живу, летаю. Женился и уже двух сыновей имею. Хочу третьего. Жена красавица. Хочешь взглянуть?
— Конечно!
Показал он мне фотографию с красавицей-грузинкой и двумя прелестными карапузами.
— Ну, а ты?
— Замужем. Детей пока нет, но будут. Муж тоже красавец, но его фотографий я с собой не ношу. А как же ты узнал меня, Амиран? Неужели я так мало изменилась?
— Знаешь, когда я тебя вижу во время полета, то часто стараюсь представить себе, как ты могла измениться за эти годы? Я все боялся, что ты растолстеешь, и я тебя такой увижу, и тогда ты уже не сможешь бегать по облакам. Но ты не растолстела, спасибо тебе.
— Как это ты меня видишь во время полета, почему я по каким-то облакам бегаю?
Удивилась я, а сама думаю: «Не дай Бог, если он сейчас признаваться в любви начнет!»
А он улыбнулся и говорит.
— Знаешь, когда летишь в небе, то часто всю свою жизнь вспоминаешь, все хорошее, что в ней было, все, что любишь. Очень к этим мыслям небо располагает. Когда я лечу сквозь зарю, то почти всегда вижу свою Натэлу, как она сыновей укладывает спать, песенку им поет. Жену я каждый день вижу. А иногда вижу тех, кого любил. И тебя вот тоже, мою первую любовь.
— И как же ты меня видишь?
— А очень просто: бегает по облакам веселая озорница, рукой мне помашет, а то прыгнет с крутого облака и плывет в синеве. К самому стеклу подлетит и рожицы корчит, дразнится. Помнишь, как ты дразнилась, когда забиралась на кипарис выше меня? А когда неподалеку грозовое облако, то я вижу тебя такой, какой ты была в первый день: барахтающейся в волнах. Помнишь, как мне пришлось спасать тебя!
— Конечно, помню! Еще как ты видишь меня?
— Иногда я видел твое лицо сквозь туман, уже взрослое лицо. Только оно всегда было плохо различимо — я ведь ещё не знал, изменилась ли ты, став взрослой, или не очень? Вот теперь тебя буду видеть такую, какая ты сейчас.
— Как интересно, Амиран! Ты и в юности был романтик, а теперь вовсе в поэта превратился.
— Что ты! Какой поэт? Это же только в небе.
— И много нас там у тебя в облаках живет?
— У-у! Целый гарем. На земле я люблю одну мою Натэлу, а в небе со мной все, кого я любил, кто меня любил. И даже просто красивые девушки, которые когда-то прошлись мимо меня по улице и запомнились. Но тебя я чаще других вижу: уж очень идет той девчонке по облакам бегать! Ты себя, наверно, такой уже и не помнишь, а я почти в каждом полете тебя вижу.
Я глядела на Амирана во все глаза и удивлялась тому, что я существую еще где-то в другом мире, неведомом для себя самой.
— А та обида, которую я нанесла тебе в юности? Ты это тоже видишь?
— Ну что ты, Наташа! Какие в небе могут быть обиды?
— А если так, то не хочешь ли пойти к нам домой, познакомиться с моим мужем?
— Нет, Наташа, не хочу. Давай здесь сейчас и расстанемся. Я уже знаю, что в первом же полете увижу тебя. И догадываюсь, как: на каком-то одиноком облаке будет сидеть грустная взрослая Наташа, а потом увидит меня, улыбнется и помашет мне рукой, и поплывет дальше.