Женский портрет
Шрифт:
– Надеюсь, вы не посетуете на меня, если я попрошу больше не говорить об этом сегодня.
– Конечно, конечно! – поспешил согласиться ее спутник. – Я ни за что на свете не хотел бы докучать вам.
– Мне придется о многом подумать, и, обещаю вам, я отнесусь к вашему предложению очень серьезно.
– Только об этом я и прошу вас, только об этом. И еще, помните: мое счастье всецело в ваших руках.
Изабелла с должным вниманием выслушала его слова, что, однако, не помешало ей минутой спустя добавить:
– Не скрою, что буду думать о том, какими словами сказать вам, почему ваша просьба невыполнима, – как сказать вам это, не слишкем вас огорчив.
– Таких слов нет, мисс Арчер. Не буду утверждать, что ваш отказ убьет меня, нет, я не умру от этого. Но мне не для чего будет жить, а это еще хуже.
– Вы будете жить и женитесь на женщине,
– Пожалуйста, не надо, – очень серьезно сказал лорд Уорбертон. – Вы несправедливы и к себе, и ко мне.
– Ну тогда на женщине, которая хуже меня.
– Возможно, есть женщины лучше вас, – продолжал он, не меняя тона, – но мне они не по нраву. Вот все, что я могу сказать. У каждого свой вкус.
Его серьезность сообщилась ей, и высказала она это тем, что снова попросила его пока не касаться этой темы.
– Я сама вам отвечу – очень скоро. Может быть, напишу.
– Как вам удобнее, как вам удобнее, – ответил он. – Время будет тянуться для меня медленно, но ничего не поделаешь, придется набраться терпения.
– Я не буду долго держать вас в неизвестности, вот только соберусь с мыслями.
Он с грустью вздохнул и, остановившись, посмотрел на нее долгим взглядом; в его заложенных за спину руках нервно ходил стек.
– Знаете, я начинаю бояться – да, бояться вашего необыкновенного характера.
При этих словах – хотя биограф нашей героини вряд ли сумеет растолковать почему – Изабелла вздрогнула и покраснела. Подняв на своего спутника глаза, она тоном, чуть ли не молившим о сочувствии, произнесла:
– Я тоже, милорд!
Однако это странное восклицание не вызвало в нем отклика: вся жалость, какой он располагал, нужна была сейчас ему самому.
– Помилосердствуйте! – чуть слышно сказал он.
– Мне кажется, сейчас нам лучше расстаться, – сказала Изабелла. – Я напишу вам.
– Благодарю. Но что бы вы ни написали – я все равно приеду еще раз вас повидать.
Он постоял в раздумье, устремив взгляд на пытливую мордочку Банчи, который всем своим видом выражал, что понял, о чем шла речь, и теперь готов искупить подобную нескромность утроенным интересом к корням векового дуба.
– И еще я хочу вам сказать, – снова начал он. – Если вам не нравится Локли… если дом кажется вам сырым и вообще… вы можете вовсе не бывать там. Кстати сказать, дом не сырой: я велел осмотреть его от подвалов до чердака – он вполне надежен и прочен. Но если он не по душе вам, нет нужды даже и думать о нем. Нам есть где жить и помимо Локли – домов хватит. Впрочем, это все к слову. Видите ли, многих людей тяготит ров. До свидания.
– Что вы, я от него в восторге. До свидания.
Он протянул руку, и на какое-то мгновенье она дала ему свою – мгновенье, которого было достаточно, чтобы, сняв шляпу и склонив свою красивую голову, он коснулся ее пальцев губами. Затем, сдерживая волнение, которое выдавали только резкие взмахи стека в его руке, он быстро пошел прочь. Он явно был очень расстроен.
Изабелла сама была расстроена, и все же это объяснение взволновало ее куда меньше, чем она того ожидала. Ни чувства ответственности, ни страха перед сложностью выбора она не испытывала. Выбирать собственно было не из чего: она не могла выйти замуж за лорда Уорбертона, потому что такое замужество не вязалось с ее просвещенным идеалом свободного познания жизни, которому она уже начала или, во всяком случае, получила теперь возможность следовать. Вот это-то ей нужно будет ему написать, убедить его – задача сравнительно простая. Ее тревожило, вернее, поражало другое: как мало ей стоило отказаться от такой великолепной «будущности». Что ни говори, а предложение лорда Уорбертона открывало перед ней огромные возможности, и пусть союз с ним, несомненно, мог иметь свои недостатки, свои теневые стороны и стеснительные неудобства, мог даже окутать душу тяжелым дурманом, Изабелла нисколько не грешила против женщин, полагая, что девятнадцать из двадцати, не колеблясь, вступили бы в этот брак. Почему же для нее он не имел никакой притягательной силы? Кто она и по какому праву ставит себя над другими? Чего хочет от жизни, чего ждет от судьбы, какого счастья ищет, если мнит себя выше такого высокого, такого сказочного положения? Если она отказывается сделать этот шаг, значит, должна сделать в жизни что-то очень большое, что-то неизмеримо большее. У бедняжки были основания то и дело напоминать себе о грехе гордыни, и она искренне молила бога отвести от нее этот грех: отчужденность и одиночество
30
глупость (фр.).
13
Именно это чувство, а не желание получить совет, которого она вовсе не искала, побудило Изабеллу рассказать дяде о предложении лорда Уорбертона. Ей необходимо было излиться кому-то, чтобы почувствовать себя более простой, более человечной, и для этой цели она избрала дядю, а не тетушку или свою подругу Генриетту. Разумеется, она могла бы избрать поверенным и Ральфа, но ей стоило бы больших усилий открыть ему именно этот секрет. И вот на следующее утро после завтрака она напросилась на аудиенцию к дяде. Мистер Тачит имел обыкновение не выходить до обеда, но его «закадычным», как он выражался, не возбранялось к нему заглядывать. Изабелла вполне могла числить себя среди этих избранных, к которым, помимо нее, относились сын старого джентльмена, его личный врач, его лакей и даже мисс Стэкпол. Миссис Тачит в этом списке не значилась, и следовательно, из тех, кто мог бы помешать Изабелле поговорить с дядей наедине, было одним лицом меньше. Когда Изабелла вошла в гостиную, дядя сидел у распахнутого окна в кресле сложной конструкции и, обратив взгляд на запад, любовался парком и Темзой; газеты и стопка писем лежали рядом, он был свежевыбрит, тщательно одет, и на его гладком задумчивом лице обозначалось выражение доброжелательного интереса.
Изабелла не стала ходить кругом да около.
– Я думаю, мне следует сказать вам, что лорд Уорбертон сделал мне предложение. Наверное, мне следует сказать об этом и тетушке, но я предпочитаю сообщить вам первому.
Дядя не выразил удивления, поблагодарил за доверие, которое она ему оказала, и, помолчав, спросил:
– А можно, если не секрет, узнать, что ты ему ответила?
– Я не сказала ни «да», ни «нет» и попросила дать мне время подумать; мне кажется, так учтивее. Но я не пойду за него.
Мистер Тачит ничего не сказал ей на это, и по выражению его лица можно было заключить, что при всем живейшем интересе к ее делам он не считает себя вправе в них вмешиваться.
– Вот видишь, я недаром предсказывал тебе большой успех. Американки здесь высоко ценятся.
– Да, очень высоко, – сказала Изабелла. – Но даже если меня обвинят в дурном вкусе и неблагодарности, за лорда Уорбертона я вряд ли пойду.
– Разумеется, в моем возрасте, – продолжал ее дядя, – трудно смотреть на мир глазами молодой девушки. Я рад, что ты пришла ко мне не за советом, а уже приняв решение. Наверное, мне тоже следует сказать тебе, – произнес он медленно, но как бы не придавая этому большого значения, – что я уже три дня об этом знаю.
– О намерениях лорда Уорбертона?
– О серьезности его намерений, как здесь принято говорить. Он написал мне милейшее письмо и все в нем изложил. Может, ты хочешь его прочесть? – любезно предложил дядя.
– Нет, благодарю. Мне, пожалуй, незачем его читать. Но я рада, что лорд Уорбертон написал вам, ведь он должен был это сделать, а он, наверное, все делает, как должно.
– Однако он тебе нравится, как я погляжу! – сказал мистер Тачит. – И пожалуйста, не вздумай отпираться.
– Очень нравится. Я охотно в этом сознаюсь. Просто я сейчас еще не хочу выходить замуж.