Женский выбор
Шрифт:
Из прекрасных глаз великого актера выкатились две слезы и, словно бриллианты, сверкнули в свете прожекторов. Я чувствовала, что тоже вот-вот заплачу. Из мужского сектора раздались рыдания и всхлипы. Озабоченная охрана буквально вынесла оттуда двоих сцепившихся в объятии мужичков. Один из них, содрогаясь всем телом, пытался выкрикнуть «мама», но слово застревало в его клокочущем горле. Другой, видимо, хотел утешить друга, для чего обвил его руками и ногами и громко выл на единой тоскливой ноте. После того, как вынос тел состоялся, Яна потребовала для выступавшего бурных оваций.
Когда вновь наступила тишина, Великий обратился ко мне:
– Еще раз прошу прощения, уважаемая Анна. Но вы, рассказывая нам о своей судьбе, ни словом не обмолвились о… – он взял роскошную паузу. – О любви. Мы услышали многое о вашей семье, о маме вашей, о вашем, гм… не самом удачном браке… Хотя, поверьте мне, у вас был не самый неудачный брак… из числа мне известных, так сказать. И секта у вашего, мужа, еще… куда ни шло, бывают и пожестче сообщества. Так я о любви вас спросить хотел: есть ли место для любви в вашей жизни, Анна? Я имею в виду не ту любовь, что к дочке, к маме, к трудовому коллективу и к деньгам. Я имею в виду любовь – любовь!
Зал вновь разразился овациями, причем, как мне показалось, все зааплодировали без всякой команды. Великий артист и впрямь был велик!
И тут я поняла, что настал мой звездный час. Я знала, как ответить!
– Вы единственный, кто спросил меня сегодня о любви, – ответила я. – И я благодарна за возможность сделать признание. Много лет назад я отвергла ухаживания молодого человека, позволившего себе скверно отозваться о спектакле, поставленном человеком, которого я обожала, боготворила и, конечно, любила с детства. Это был спектакль по роману Федора Михайловича Достоевского «Братья Карамазовы».
При этих словах лицо Великого расплылось в широчайшей улыбке. Я понимала, что, возможно, он единственный, кто понял, о каком спектакле я говорила. Поэтому продолжила:
– Этот спектакль сделали вы. И вы читали самый главный, самый гениальный монолог при мерцании одной-единственной свечи.
Великий поклонился мне, прижав руку к сердцу. Зал, как мне показалось, взвыл от восторга.
– Более того, – не останавливалась я. – В этом кресле сегодня должен был сидеть тот самый отвергнутый мной некогда молодой человек. Но, узнав, что именно я буду героиней, он струсил и не пришел, а вы благородно спасли передачу, согласившись занять это место. И тем самым вы сделали праздник нам всем!
Я обвела руками студию. Не била в ладоши только Надя, видимо, преисполненная, неистребимого сарказма. Пора было завершить монолог, и я, как мне показалось, поставила победный аккорд:
– Вы спросили, есть ли место для любви в моей жизни. И я отвечу: конечно, есть! И это – любовь к вам!
Великий и гениальный
Как только запись закончилась, он сам подошел ко мне и, поклонившись, приложился губами к моей руке. Музыкой сфер прозвучал в моих ушах знаменитый бархатный баритон:
– Благодарю, благодарю вас, Алла…
– Я, извиняюсь, Анна, – поправила я его не без трепета.
– Да, да! Вы правы… именно Анна… Прекрасное имя! О белла
Элегантным движением Великий убрал со лба опустившийся серебряный локон и томно посмотрел мне прямо в глаза.
– Если бы не вы, не ваши теплые слова, я считал бы эти два часа вычеркнутыми из своей жизни, но все, что вы сказали, так тронуло меня! Это было прекрасно!
– Поверьте, я говорила от всей души!
– Ах, душа, душа! – вздохнул он. – И конь на скаку, и изба в огне и… еще душа. Вот она, русская баба!
– Честно говоря, не очень люблю в свой адрес слово «баба».
Я сама удивилась своей наглости, но он с пониманием покачал головой:
– Да, да! Конечно! Разумеется! Словцо-то уж больно просторечное, плебейское словцо! – По лицу его промелькнула едва уловимая, но в то же время озорная улыбка. – Но как же вас всех называть-то, не тетками же?
Выждав драматическую паузу, Великий улыбнулся во весь рот:
– Да, пошутил я, пошутил, милая девушка! Простите старика!
Выглядел Великий лет на шестьдесят, но смотрелся еще хоть куда, хотя, увы, вблизи следы увядания были куда заметнее. Я рассмеялась вслед за ним. Действительно, слово «тетка» я к себе пока еще не примеряла.
– Я, конечно, понимаю, что все ваши слова о чувствах ко мне – это игра!
Я попыталась возражать, но он властным жестом остановил меня.
– Не нужно издеваться над стариком. Я актер. И я могу оценить, что игра ваша великолепна. Более того, профессиональна. Поверьте мне!
Меня охватило неимоверное волнение. Мне так хотелось ему верить! И я верила.
– Но я хотел бы воспользоваться нашим внезапным знакомством, – продолжал Великий, – прекрасным, чудесным знакомством! Я хочу продолжить нашу дружбу, если вы не против.
До сих пор не знаю, что в тот момент было у него на уме. Я изо всех сил закивала.
– Задумка тут у меня есть одна. И тут вы, прямо как чудо какое-то… – повторился он. – В общем, я бы хотел с вами посоветоваться. Как с телезвездой, так сказать и как с бизнесменом или, лучше, с бизнесвумен, а?
Я – телезвезда? Со мной хочет посоветоваться Великий?! Тот, о ком я мечтала с детства! Голова моя закружилась от восторга и восхищения.
Понятно, я немедленно согласилась на встречу на следующий день в приватной обстановке у него дома. Дабы избежать неловкости, Великий сразу предупредил, что мы с ним будем не одни. Еще несколько профессионалов телевизионного мира соберутся обсудить будущее нового звездного проекта, в коем мне отводилась некая таинственная роль.
Когда я уходила после записи, Катька пошла проводить меня до проходной. Она была мрачна и неразговорчива. Я понимала, что подруга недовольна именно мной.
– Что, плохо у меня получилось? – спросила я ее, заходя в лифт.
Она помотала всклокоченной головой:
– Хорошо… Даже слишком.
– Что значит «слишком»?
– Олежку ты обосрала профессионально. Будто сто лет здесь в этом гадюшнике работаешь!
– Так он же чуть не сорвал всё…
– Да он тут вообще не при чем, оказывается! – В Катькиных глазах стояли слезы. – Это его Надя выгнала!