Женское образование в России
Шрифт:
Таким образом, женское образование теперь становилось не столько общим, сколько «профессионально женским». Императрица Мария Федоровна, как и Екатерина II, подчиняла образование воспитанию. Но цели этого воспитания были принципиально иными. Как отмечал П. Ф. Каптерев, «мариинский институтский дух и екатерининский были совершенно различные духи: при императрице Марии Федоровне была открыта чисто женская профессия, она-то и была выдвинута на первый план в институтском курсе… Институты сделались профессиональными женскими учебными заведениями, тогда как при Екатерине они преследовали общественные задачи и цели» [78, с. 142—143; выделено нами. – Авт.].
В
Поскольку цель создания «людей вообще просвещенных» и «производства новой породы отцов и матерей» сменилась задачей строго сословного воспроизводства с примесью забот о беднейшем дворянстве, изменились во многом не только идеология, но и сама организация, весь строй внутренней институтской жизни. В первую очередь императрица изменила возраст приема в женские учебные заведения и сроки пребывания в них.
Императрица Мария Федоровна, супруга императора Павла I
В одном из первых своих посланий руководству Общества благородных девиц 4 января 1797 г. императрица весьма убедительно аргументировала необходимость изменения возраста приема в институт. «Прежде всего, – писала она, – я предлагаю изменить приемный возраст детей… Мы принимаем их пяти лет; в этом нежном возрасте главным образом нужен физический уход, а в большом заведении нельзя доставить каждому ребенку такой уход, какой у него был в родительском доме, даже из самых бедных… Кроме того, не подлежит сомнению, что пятилетний ребенок не может извлечь никакой пользы от учения; опасно, скажу даже, жестоко требовать хоть какого-нибудь прилежания от этих малюток в столь нежном возрасте, когда их физический организм должен слагаться и когда, муча ребенка учением, нельзя достигнуть в месяц того, что с ним же, когда ему будет восемь лет, можно сделать в один день. Но еще более важная причина побуждает меня к переменам, – продолжала императрица, – вот она: принимая детей пяти лет и отдаляя их от родителей, они не сохраняют никакого воспоминания о тех, кому обязаны жизнью. Уважение, дочерняя любовь – эти чувства им неизвестны… Поэтому возвращение в родительский дом вместо того, чтобы быть желанным и счастливым, для такого ребенка страшно, ибо он не мог сохранить никакого воспоминания о счастии и наслаждении, даваемых родительскими ласками; если же, напротив, мы будем брать ребенка восьми или девяти лет, то воспоминания о родительском доме никогда уже не изгладятся из его памяти, и он будет сердечно желать возвращения к родителям» [94, кн. 2, с. 7, 8].
Такой представала парадоксальная педагогическая смесь из непреодолимых сословных предрассудков и своеобразного родительского гуманизма в официальных воззрениях на женское образование. (Впрочем, сей гуманизм дозволял «сечение розгами в институтах» в отличие от установок И. И. Бецкого, который, как уже отмечалось, не допускал даже мысли о телесных наказаниях.) Эта смесь становится еще более противоречивой, а в какой-то мере даже устрашающей при введении нового настольного руководства для женских учебных заведений, которое уже в конце 1790-х гг. заменило «Книгу о должностях человека и гражданина», – переведенного с немецкого сочинения Кампе «Отеческие советы моей дочери» [12]. Эта новая настольная книга, определявшая воспитательное кредо второй реформы женского образования в России, производила удручающее впечатление и на многих современников, и на дореволюционных исследователей женского образования не только своей напыщенностью, массой нелепостей, но и, говоря словами Е. И. Лихачевой, «просто безнравственностью» многих советов автора.
Между тем новое учебное руководство в определенной мере было логическим продолжением старого. Как уже отмечалось, «Книга о должностях человека и гражданина», при всем ее громком названии, по сути представляла своеобразный кодекс подданного. В ней лишь один раз упоминалось о женщине отдельно от мужчины – в главе «Супружеская жизнь» – в следующих перефразирующих евангельский текст словах: «муж есть глава, жена же помощница мужу, она должна мужа почитать и бояться, быть ему подчиненной и в домоводстве помогать».
Именно этот тезис и составляет дух, существо «Отеческих советов» – кодекса женщины-рабыни, являвшего собой нечто вроде неодомостроя, согласно которому в течение тридцати лет, т. е. трех поколений, шло воспитание в средних женских учебных заведениях России. Справедливости ради надо сказать, что с 1813 по 1828 г. вместо «Отеческих советов» Кампе использовалось «Нравоучение для благородных воспитанниц Общества благородных девиц и института ордена Св. Екатерины», составленное законоучителем Смольного и Екатерининского институтов Воскресенским. Но это «Нравоучение» – по сути сокращенный вариант книги Кампе, в полной мере сохранявший ее дух и букву.
Назначение женщин Кампе, в полном соответствии с воззрениями императрицы Марии Федоровны, видел в том, что они должны быть «супругами для щастия мужей, матерьми для образования детей и мудрыми расположительницами домашнего хозяйства». Основное средство для достижения этого предназначения – полная погруженность женщины в домашние работы и заботы. «Для благополучия мужа» она должна сама вести все хозяйство, должна быть прежде всего «совершенная швея, ткачиха, чулочница и кухарка, должна разделить свое существование между детскою, кухнею, погребом, амбаром, двором и садом; должна целый день летать с одного места на другое… » А затем, «если останется время», может развивать и другие свои способности, «какие нужны к собственному ее благополучию, к удовольствию просвещенного ея супруга, к благоразумному надзиранию над малолетними детьми… »
Главное орудие развития этих «других своих способностей» для женщины – «познание истин религии». Все остальное – от лукавого. Более того – вредно. Кампе предупреждает своих читательниц, чтобы они «не укрепляли свое воображение непристойными упражнениями в изящных искусствах», ибо занятия этими искусствами только «ослабляют нервы, делают нас слишком чувствительными ко всему, что раздражает слух разногласием или мерзит глазам отвратительными красками и гнусными видами, а прочие чувства оскорбляют сильными и противными впечатлениями… А хорошая хозяйка, – упорно напоминает автор, – должна быть менее чувствительна к таковым неприятностям, ибо в домоводстве не избежишь их».
С еще большей агрессией идеолог женского воспитания обрушивается на науки и всякую прочую ученость. Для женщин вообще, пишет он, а для супруги и хозяйки в особенности, вовсе не нужны науки и разные «ученые сведения», «если она не хочет навлечь на себя справедливое нарекание и презрение». «На что женщине обширные и глубокие сведения, если она не может употребить их на пользу ни в кухне, ни в кладовой, ни в кругу своих приятельниц и, наконец, ни в каком месте политического и ученого света». «Не было примера, – замечает Кампе, – чтобы ученость женщины… послужила ей на пользу. …Мужу такой жены не нужно». Вряд ли найдется муж, который «настолько был бы помешан умом, что измерял бы достоинства супруги ученым масштабом по длине, ширине и толщине ея сведений в литературе».