Жены грозного царя [=Гарем Ивана Грозного]
Шрифт:
Белого кречета, облаченного в шитый разноцветными шелками, серебром и золотом клобучок, а также в украшенные жемчугом нагрудник и нахвостник, держал на рукавице сокольник недавно появившегося при дворе князя Темрюка Черкасского, сидевший на белом же скакуне и сам являвший собой зрелище не менее великолепное, чем редкостный кречет. Это был совсем еще мальчишка, юнец безусый, но до чего хорош, стервец!
Единственный сын Темрюка, Салтанкул, ехал с этим юнцом стремя в стремя, более напоминая телохранителя при царственной особе, чем княжича – рядом с ловчим.
Гости выжидательно смотрели на царя. Чьего сокола напустят первым? Или всех сразу?
Иван Васильевич благосклонно улыбнулся Черкасскому:
– Ну что, Темрюк Айдарович, пускай своего красавца!
Обрадованный и донельзя польщенный таким предпочтением, князь поклонился царю, приложив руку к сердцу, но не ломая косматой шапки (и он, и вся его свита постоянно были, по их обычаю, с покрытыми головами, как если бы шапки гвоздями были к ним прибиты), и что-то быстро приказал красавчику-сокольнику. Тот сверкнул ответной улыбкой, привычным движением распутал должик на ногах птицы и сдернул яркий клобучок.
– Айда! – Мальчишка вскинул тонкую, но сильную руку так резко, что на какое-то мгновение всем почудилось, будто он вылетит из седла вслед за подброшенным кречетом, который стремительно взмыл, в одно мгновение превратившись в маленькое, почти неразличимое пятнышко.
Царь свистнул – и тотчас началось…
Заливисто лая и размахивая пушистыми хвостами, борзые расстелились по полю, опоясали рощицу, гоня затаившихся зайцев. Трещали трещотки, били барабаны, гудели горны и свистели дудки. Шум стоял неимоверный!
И вот среди зелено-желтой травы мелькнула серая тень. Первый заяц! Все задрали головы – и увидели, как белый кречет камнем пал с небес, без промаха закогтив русака.
Ух, какой поднялся крик, вой! Теперь все уже наперегонки напускали своих соколов, потому что курцы выгоняли на поле все больше зайцев. Иной раз на охоте затравливали до трех сотен штук, и нынешний день обещал быть удачным. Хорошее начало полдела откачало!
Иван Васильевич, заразившийся общим азартом, бросил случайный взгляд на пригожего сокольника – и ахнул. Видимо, конь его испугался рева трубы и понес, а мальчишка, как раз в эту минуту наклонившийся, чтобы отнять добычу у белого кречета и взять его на руку, выронил повод, а может, подпруга ослабела, но он едва не свалился с седла – и не успел выправиться. Так, висящего боком, и понес его обезумевший конь.
Не думая, что делает, Иван Васильевич с силой ударил пятками своего вороного и погнал следом.
Едва вывернувшись за релку, он увидал, что сокольник, обладавший, как и положено черкесу, невероятным мастерством наездника, сумел-таки забросить тело в седло и теперь пытается справиться с конем. Он вцепился в поводья двумя руками и натягивал их изо всех сил, заламывая голову скакуна набок, осаживая его на задние ноги и направляя к деревьям. Тут конь невольно сбавил скорость, и сокольник чуть не на скаку соскользнул на землю. Споткнулся, с трудом устояв на ногах, и с такой силой огрел коня кулаком по носу, что тот остолбенел, как бы лишившись на миг сознания. Воспользовавшись этим, сокольник проворно обмотал повод вокруг ближней березки, прикрутив морду коня почти вплотную к стволу, а потом выхватил из-за пояса длинную плеть и с размаху огрел скакуна по голове.
Мгновенно очнувшись, тот взбрыкнул было, но все, что он мог, это бить по воздуху задними ногами да коротко, мучительно ржать, потому что дерево не давало увернуться от ударов, и оно было слишком крепким для того, чтобы конь, даже обезумев от боли, мог его сломать.
Оторопев, Иван Васильевич какое-то время тупо смотрел на это истязание. Шея, голова, бока коня уже были покрыты кровавыми полосами, один глаз затекал кровью, а маленький черкес прыгал вокруг как бес, с непостижимой ловкостью уворачиваясь от бешено машущих копыт, и продолжал наносить удар за ударом, что-то бессвязно крича.
И конь страшно, мучительно, почти человеческим голосом кричал от боли…
Это было невозможно, кровь ударила в голову! Слетев с коня, царь набежал на мальчишку сзади и, перехватив занесенную руку, так выкрутил ее, что сокольник выронил плеть. Иван Васильевич, выхватив из-за пояса хлыст, с силой вытянул дикаря поперек груди.
Мальчишка рухнул на колени, перегибаясь назад и закидывая голову, да так и замер в странной, изломанной позе, лишь руки, обтянутые тонкой перчаточной кожей, скребли землю.
Застучали рядом копыта. Царь обернулся – и едва успел отпрянуть, чтобы бешено несущийся всадник не стоптал его конем. Это был Салтанкул Черкасский.
Он прыгнул с седла и припал к обеспамятевшему сокольнику. Подхватил его под тонкий стан, попытался вздернуть на ноги, суматошно выкрикивая:
– Аллах! Кученей! Аллах!
«Кученей? Что такое? – изумился царь. – Имя? Но ведь это женское имя! Нет, быть того не может!»
Ноги сокольника подламывались, руки висли, голова запрокидывалась. И вдруг косматая шапка соскользнула, а из нее… Иван Васильевич даже отпрянул испуганно: почудилось, клубок черных змей из той шапки вывалился. Но нет – это поползли, змеясь, черные скользкие косы. Девичьи косы.
Девка? Эти черкесы выдавали за сокольника девку?!
Ярость на собственную глупость, на наглость этих дикарей, посмевших посмеяться над хозяином – да на кем, над самим государем, оказавшим им такую честь, пригласив на царскую охоту! – лишила Ивана Васильевича разума. Сцепив кулаки, он обрушил такой удар на затылок Салтанкула, что и потом, спустя многое время, дивился, как это не перешиб шею будущему шурину. Но крепка оказалась черкесская башка: Темрюкович только крякнул – и ссунулся носом в землю, уронив девку.
Царь подскочил к ней и, все еще не веря, разорвал на груди бешмет и шелковую, под горло сорочку.
Ох ты, как ударило по глазам, какие белые голуби выпорхнули на волю, ранее туго сдавленные одеждой! Они были невелики, но редкостно упруги, и алые соски напоминали рябиновые ягодки, до времени вызревшие среди пышно цветущей кисти. Бросилась в глаза родинка под левой грудью, большая, выпуклая, похожая на третий сосок, и царь стиснул зубы в приступе желания.
Так вот почему Салтанкул беспрестанно льнул к этому «сокольнику». Он притащил на царскую охоту свою любовницу!