Жены и любовницы Наполеона. Исторические портреты
Шрифт:
Париж проголосовал бы даже за возвращение Бурбонов, лишь бы эти исключительно глупые изгнанники имели достаточно здравого смысла, чтоб гарантировать выполнение таких простых требований.
Наполеон изменился тоже. Быстрое продвижение по службе после того, как он внес свою лепту во взятие Тулона, подогрело его аппетит к власти. Он захотел как-то реализовать свою карьеру и установить разумное руководство
Война на западе стала кладбищем воинских репутаций. Хотя верно и то, что генералов, проваливших дело в этих районах, больше не посылали автоматически на гильотину. После завершающего потрясения термидора в июле предыдущего года у парижан появилось глубокое отвращение к гильотине. Однако все равно в гражданской войне никто не добился славы, и Наполеон, которому скоро должно было исполниться двадцать шесть лет, предпочел окопаться в столице, пока не определит точное направление очередного прыжка.
Решение было не столь уж легким и не столь безобидным, как кажется. Прыжки в то время многие совершали во всех направлениях, и никто не знал, на что можно напороться.
Две наблюдательные женщины оставили нам письменные зарисовки Наполеона, каким он предстал перед прохожими в этот момент его жизни, и оба наброска получились удивительно схожими.
«Это было самое худощавое, исключительное в своем роде существо из всех, с кем я встречалась», – пишет одна из них и продолжает описывать, как свисали его тонкие волосы, касавшиеся плеч, «подобно отвислым ушам гончей». Эта картина отнюдь не создавала впечатления мрачного гения, что стало предметом сомнений, возникающих у дамы, столкнувшейся ночью на окраине леса с темной личностью! Его шинель была протерта, а выглядел он внешне измученным и неопрятным. Несмотря на это, на обеих дам сильное впечатление произвело «необыкновенное свечение в выражении его лица», «мягкие линии его рта» и его «необыкновенная покоряющая улыбка».
В течение всей его жизни люди всегда замечали эту улыбку. Приближалось время, когда Европа
Было в нем и кое-что еще, что заметили эти дамы. Он совсем не надевал перчаток, хотя щеголи уже начали ходить с напыщенным видом и патриотические клочки материи, символизирующие поддержку революции, стали выходить из моды. Но все дело в том, что он не мог позволить себе приобрести перчаток, как и хороших ботинок, поэтому он делал вид, что презирает высококачественную одежду, которая недостойна солдата и мужчины.
Несмотря на лихорадочную веселость и почти истерическое увлечение парижан удовольствиями и вседозволенностью, Париж все равно произвел на Наполеона большое впечатление, особенно женщины, молодые, красивые, утонченные женщины, подобные мадам Тальен, повсеместно известной как «наша дама Термидора» из-за романтической роли, которую она сыграла в прекращении террора и освобождении заключенных.
«Только здесь, – писал Бонапарт, – среди всех других мест на свете женщина может помышлять о власти. В Париже женщине требуется всего полгода, чтобы узнать, что ей полагается и какой в действительности может быть ее империя! Здесь женщины прекраснее, чем где бы то ни было еще в мире. Они – всепоглощающее дело жизни в Париже!»
И это было действительно так. «Наша дама Термидора» держала себя по-королевски среди депутатов, спекулянтов и банкиров в своем псевдосельском доме на Курс-ла-Рен. Именно она после террора ввела новые модели из прозрачного миткаля, которые носили по-гречески, когда женщина обнажалась больше, чем при любых других фасонах после фигового листка. Она была в самом расцвете, в возрасте двадцати одного года, и обладала безмятежной красотой, заставлявшей стойких мужчин, подобных банкиру Уврару, ползать у ее ног. Это она командовала мужчинами на спектакле «Прекрасные», с их фантастическими шляпами, чудовищно поднятыми галстуками и полосатыми панталонами. Именно Тереза Кабаррус, теперь гражданка Тальен, царствовала в салоне Барраса, главного наследника Робеспьера, потому что ее игра в «Ангеле милосердия» покорила воображение всего Парижа. Ликующая толпа приветствовала ее повсюду, где бы она ни появлялась.
Конец ознакомительного фрагмента.