Жерар Депардье. Чрезмерный человек
Шрифт:
Теперь, когда наша Лилетта умерла, я знаю, как тебе тяжело, как ты возносишь к небу руки. Я знаю – ты не плачешь. Но, с моей стороны, было бы подло забыть, что ты отныне один, что сейчас ты сидишь один и следишь за полетом мухи вокруг лампы.
Мой Франсуа! Я давно хотел отправить тебе это письмо. Хотел тебя поблагодарить. Ты позволил мне избежать многих ошибок, ты позволил выиграть массу времени. Я знаю, у тебя прекрасная память. Ты гордишься ею. У меня не выходят из головы все твои бесчисленные скляночки, сиропы, всякие смеси, которые ты возишь с собой. Ты так боишься, что твоя великолепная память подведет тебя. Думаю, тебе не составит труда вернуться на несколько лет назад, в Страсбург, к столику в пивной, что рядом с Кафедральным собором. Там были улитки, белое вино, да ты, да я. То есть – основное. Мы много разговаривали и много пили. Мы были пьяны, мы были веселы. Я совершенно заблуждался на твой счет, абсолютно не понимал тебя. Ничтоже сумняшеся, я полагал, что ты являешь собой воплощение актера-буржуа, эдакого театрального чиновника,
Когда мы вышли из ресторана, повалил снег. Я чувствовал, что ты страшно боишься упасть. С беспокойством следя за своими маленькими ногами, ты вцепился в мою руку. Улицы были совершенно пустынны. Внезапно я почувствовал себя Тартюфом, который сопровождает Органа домой. Боясь оступиться, ты оказался в моей власти. Ты больше не мог обойтись без меня. А мне так хотелось защитить тебя, руководить тобой. Спустя несколько недель я отправился в театр. Ты играл в «Смерти коммивояжера» [2] . Вот когда на меня снизошло озарение. После пятидесяти лет работы в театре ты наконец встретил своего героя. Было такое впечатление, словно ты дебютируешь, такая свежесть ощущалась в твоей игре. Герой Миллера походил на тебя, как на родного брата. Это человек, который не может жить, не рассказывая истории. Тебе ведь так нравится повторять, что ты лгун по натуре. Подобная склонность к фантазиям служит средством самосохранения. Игра в ложь – тоже правда. Ты бы никогда не смог сыграть эту роль, если бы так упорно не настаивал на своем праве на ложь. Это очень русское качество. Его обнаруживаешь у Достоевского, у Чехова. Чтобы прочувствовать боль, им надо о ней рассказать. «Я разочарован… я пропал… я умру…» Только произнося такие слова, они верят в них.
2
Пьеса Артура Миллера (здесь и далее примечания переводчика).
На спектакле благодаря тебе я понял, что выходить на сцену нужно так, словно ты играешь последний акт последнего представления перед Апокалипсисом. Словно через два часа тебя уже не будет. Поэтому тебе ничего не остается, как выкладываться до конца, отдавая последние мгновения жизни зрителям. Истоки этого чуда, которое ты творишь каждый вечер, восходят к временам Мольера.
Господин Президент! [3] Должно быть шел 1977 год, ибо я играл в театре «Неблагоразумных людей ожидает уничтожение». Уж не помню, кто меня позвал на светскую вечеринку, организуемую Жаком Лангом [4] в УП округе Парижа. Я подумал: а почему бы не сходить туда и не выпить пару кружек пива или чего покрепче?
3
Тогда Президентом Франции был Франсуа Миттеран. – Прим пер.
4
Политический деятель, социалист, министр культуры в 1981–1986 и с 1988 по 1993 г., потом министр образования, близкий человек Миттерану. – Прим. пер.
И вот я оказываюсь в роскошной квартире на великосветском рауте, в обществе раскованных интеллектуальных сплетников. Прямехонько иду на кухню, чтобы взять там рюмку. И вдруг слышу голоса: «Лифт застрял!» Подхожу и говорю: «Да пустяки это. Сейчас починю». Беру отвертку и иду на лестничную клетку. Это был лифт с металлической кабиной. Нажимаю один раз на кнопку, потом еще раз, и о, ля-ля, лифт начинает подниматься. Открываю дверцу. Вы выходите вместе с Даниель, вашей супругой, и Кристиной Гуз-Реналь [5] . С тех пор вы не переставали взбираться все выше, господин Президент!
5
Ее сестрой, кинопродюсером. – Прим. пер.
Повстречав вас впервые, ощущаешь, что имеешь дело с удивительным человеком, настоящим лидером. Вы умеете смотреть на людей, внушая им доверие. Трогает ваш ум, ваше мягкое обращение, вызывает уважение ваше крепкое не по годам тело. Вам не свойственны резкие, непредвиденные жесты. Наоборот, налицо скромность, экономность ваших телодвижений.
Тогда на светском вечере вы сели за стол напротив театрального критика газеты «Матен» Жиля Сандье, красивого гиганта, образованного и культурного человека. Я подошел к вам. И из меня словно выпорхнуло:
– Я восхищаюсь вами!
– Я вами тоже!
И все. Было так приятно это услышать.
Через несколько дней я отправился послушать ваше выступление на митинге. Было просто непонятно, откуда вы черпаете столько силы… Ведь вам пришлось усмирять 20–30 тысяч человек… Приходилось сносить их удары. Уже в зале «Зенит» [6] на 6 тысяч мест, где я выступал вместе с Барбара, я испытал чувство человека, попавшего в осаду. Во время избирательной кампании вы излучали радость, счастье, хотя ваши противники не очень церемонились с вами. Они говорили о вас, как о старике с манерами застывшего в своем величии Сфинкса, озабоченного лишь тем, чтобы обеспечить себе бессмертие. Но им пришлось иметь дело с потрясающим оратором, наделенным ловкостью и юмором мушкетера. Я не понимаю, как вам и другим политическим деятелям удается сопротивляться таким нападкам, испытывать на себе подлые удары, слышать всякие мерзости. Иначе это и не назовешь. Вероятно, такова ваша судьба, в которой есть нечто метафизическое, написанное в Святом Писании. Не все президенты обладают этими качествами. Когда я шел рядом с вами, я физически ощущал, какая благодать исходит от вас… У меня не было сомнений: я шел рядом с Президентом, человеком, избранным народом Франции и самим Богом. И пусть меня считают сентиментальной девчонкой, но это так. Пусть бросят в меня камень, если скажут, что я когда-либо кому-нибудь льстил…
6
Спортивно-концертный зал Парижа. – Прим. пер.
Говорят, что вы хитрюга. Это должно быть присуще политическому деятелю. Ему приходится хитрить, чтобы выжить. Не будь вы хитры, не достигли бы своего нынешнего положения. Я мало знаком с вами, но могу часами говорить о вашем даре рассказчика. В двух-трех фразах вы дали мне понять, что такое война. Вы рассказали, как под обстрелом переплывали через Ламанш на утлом суденышке вместе с отцом Джин Биркин [7] . Вы рассказали мне о посещении лагеря для военнопленных. И все это настолько явственно возникло у меня перед глазами, как будто я был тогда рядом с вами.
7
Англо-французская актриса кино. – Прим. пер.
Вы принадлежите к той породе людей, которым нет надобности лукавить, что-то из себя изображать. Вы обращаетесь прямо к сердцу людей. Прочитав это письмо, люди еще подумают, что я заправляю избирательной кампанией соцпартии. Но я не занимаюсь политикой. Признаюсь откровенно: я ничего в этом не смыслю.
Ваша жена Даниель мне знакома по Венецианскому кинофестивалю, на котором показывали фильм «Полиция». Я плыл вместе с ней на остров Лидо [8] на трамвайчике-вапоретто. На нее сразу нацелились фотографы.
8
Место, где проводится фестиваль. – Прим. пер.
– Я ненавижу свои фотографии, – сказала она мне. – Я плохо на них выгляжу.
– Всем наплевать на это.
– Я себе не нравлюсь, когда смеюсь…
– Значит, не стоит смеяться!
– Тогда они подумают, что я на них дуюсь.
– В таком случае, смейтесь!
У Даниель удивительно открытый взгляд. Она полна страстей, словно молоденькая девушка. Мало кому известно о ее вкладе в помощь странам третьего мира. Даниель – это само олицетворение доброты, любви и молодости.
Когда несколько месяцев назад я совершил, господин Президент, свое первое кругосветное путешествие, я смог убедиться, насколько вы всюду любимы, каким воплощением справедливости вас считают. Я счастлив, что встретил такого человека, как вы, что был вашим современником. Вы из тех людей, которых хотелось бы иметь в качестве отца, деда… в качестве Президента, черт побери!
Мой дорогой Бертран! «Режиссер всегда одинок». Я слышу эту фразу, повторяемую, как рефрен. Каждое утро, приезжая на съемки «Вальсирующих» с портфелем в руке и трубкой в зубах, ты практически никому не говорил ни слова. «Режиссер всегда одинок», – повторял ты. Ты даже представить себе не можешь, как мне было больно это слышать. «Что за бред ты несешь! Режиссер не бывает одинок. Мы рядом с тобой, мы дружно работаем».
Сегодня я понимаю, что снимать такой фильм, как «Вальсирующие», было для тебя настоящим кошмаром. Мы с Патриком Девэром были двумя наглецами, вертопрахами, вечно несущими всякую чушь. Все, что нам внушалось, мы пропускали мимо ушей. Правда, подчас мы понимали, что ведем себя неприлично, как кретины, но все равно продолжали гнуть свое. Это был один из первых фильмов оператора Бруно Ньюттена. Как и мы, Бруно был диковатым, резким существом, которому еще многое предстояло доказывать. На съемочной площадке царила довольно занятная атмосфера. Не оставляли нас без внимания и продюсеры, которые сваливались как снег на голову. Не теряя выдержки, ты требовал тогда от группы, чтобы мы все притворились спящими.