Жерар Депардьё
Шрифт:
Мог бы добавить: «…и в Канне». В мае 1987 года фильм «Под солнцем Сатаны» получил Золотую пальмовую ветвь. И надо сказать, произошло это в необычных условиях. Началось с того, что председатель жюри, Ив Монтан, с большим трудом сумел объявить получателя высшей награды: зрители вопили, свистели, топали ногами. Под этот шум Пиала вышел на сцену, пожал руку Монтану и поцеловал Катрин Денёв, которая попросила публику, бившуюся в истерике, дать режиссеру высказаться. Бородатый брюзга Пиала, явно раздраженный, поднял кулак к небу в знак вызова и победы и заявил: «Вы меня не любите — так я вас тоже не люблю!»
Через несколько минут, в вечернем выпуске новостей по второму каналу, Пиала объяснил, что не утратил хладнокровия и многое понял во время фестиваля, и еще — что он теперь не чувствует себя французом, поскольку «французы не любят выигрывать»! Сидевший рядом Монтан расхохотался и сказал, что рад тому, что жюри присудило Пальмовую ветвь единогласно… Это решение одобрил и организатор фестиваля Жиль Жакоб,
Хотя картина была встречена зрителями и прессой без единодушия, у нее нашлось множество поклонников. Сразу после каннской церемонии президент Франции Франсуа Миттеран поздравил «вдохновенного» режиссера с успехом, позволившим сделать «кино областью литературы и красоты». Не скупился на похвалы и бывший министр культуры Жак Ланг: «Эта награда — прежде всего долгожданное признание огромного таланта великого мастера французского кино и исключительной игры Жерара Депардьё и Сандрин Боннер». Реакцию политиков, хотя и совершенно искреннюю, следует рассматривать в историческом контексте: уже двадцать лет, после триумфа «Мужчины и женщины» Клода Лелуша в 1966 году, Франция не получала этой престижной награды. С другой стороны, новые президентские выборы неуклонно приближались.
Выставит ли снова Франсуа Миттеран свою кандидатуру? Это было маловероятно; по крайней мере создавалось такое впечатление [47] . Его многочисленные сторонники даже были разочарованы, в их числе певец Рено, который в начале декабря того же 1987 года выступил в прессе с призывом к президенту-социалисту вновь принять участие в выборах. Две недели спустя в атаку пошел Жерар Депардьё. Он напечатал в газете «Паризьен» рекламную страницу за свой счет под громким заголовком: «Миттеран или никогда!», под которым шло признание в виде приписки от руки: «Ну вот, впервые пойду голосовать». Сговорились ли между собой два бывших товарища по «Кафе де ла Гар»? На это были намеки в прессе. Жак Ланг, бывший министр культуры, якобы оказывал посреднические услуги. Депардьё и Рено опровергли эту информацию. Рено сам рассказал мне о том, как было дело. «Меня пригласили в Елисейский дворец вместе с несколькими артистами, чтобы обсудить, кажется, с Жаком Аттали [48] и несколькими рекламщиками, что могли бы сделать артисты, чтобы растормошить общественность и подвигнуть Миттерана на выставление своей кандидатуры и по возможности (то есть в идеале) снова победить на выборах. Там были Франс Галь и Мишель Берже, Мишель Жонас и, кажется, Ив Симон, да еще кто-то, я уже не помню… Если мне не изменяет память, Депардьё там не было. Прикидывали так и этак, какие можно сделать плакаты, рекламные лозунги; один креативщик предложил “Тонтон, не дрейфь!” [49] и вместо подписи — фотографии и имена шести— восьми артистов. Самолюбие некоторых было оскорблено; они сочли, что в этой фразе слишком много от меня (просто смешно!). Поскольку никто не смог предложить ничего получше, мы разошлись, условившись вскоре собраться снова. Я прождал несколько недель — ничего. Однажды утром мне это надоело, я позвонил в газету “Матен де Пари”, обсудил с ними цену за целую страницу, подключил приятеля-макетиста из студии звукозаписи, и через два дня они напечатали мой призыв голосовать за Тонтона под лозунгом “Тонтон, не дрейфь!” и с одной только моей фотографией. Так что инициатива исходила от Аттали с Сегела (или кого там еще, не знаю), но дело закончилось моим личным выступлением. Когда я увидел объявление Депардьё в “Паризьен”, то порадовался, что у меня есть последователи. Хотя мне потом говорили, что его страницу оплатил Елисейский дворец… Моя-то мне обошлась в сто пятьдесят тысяч, да ладно, не страшно, я гораздо богаче Депардьё! (Смеется.)».
47
Впоследствии, когда Миттеран уже был вновь избран президентом, выяснилось, что он знал о своей смертельной болезни, однако скрыл этот факт, начиная избирательную кампанию.
48
Жак Аттали — экономист, писатель и чиновник, был тогда советником президента.
49
Тонтон (дядюшка) — прозвище Миттерана. В оригинале рекламный лозунг звучит: «Tonton, laisse pas b'eton»; название известной песни Рено «Laisse b'eton» («оставь, не связывайся») поставлено в отрицательную форму. В целом для песен Рено характерно использование разговорной лексики и арго.
Реклама на средства Елисейского дворца? Пресса ухватилась бы за такую новость. Депардьё же и сегодня утверждает, что оплатил ее из своего кармана и единственно ради собственного удовольствия. Кстати, он сдержал слово: опустил в мае 1988 года избирательный бюллетень в урну в мэрии Буживаля. Актер клянется, что с тех пор больше ни разу не воспользовался своей картой избирателя, устав от борьбы французских политиков за власть. Это не помешает ему питать искреннюю симпатию к некоторым политикам — от Жака Ланга до Николя Саркози, не говоря уже о Жаке Шираке, который вручит ему в 1996 году орден Почетного легиона, прославляя его «сердце, ум, силу, чувства и фантазию, сошедшие на землю». В ноябре 2002 года Депардьё вновь очутится под сводами Елисейского дворца в веселой компании на банкете по случаю семидесятилетия президента. За столом, ломившимся от шампанского и тонких вин, собрались Бернадетт Ширак, ее дочь Клод и старые друзья, среди которых было множество звезд театра и эстрады: Лина Рено, Жан-Клод Бриали, Жан Рено и Джонни Холидей. «Было очень мило, — рассказывал мне этот рок-певец. — Бернадетт устроила мужу сюрприз. Все что-нибудь исполнили для президента. Шарль Азнавур спел песню Мориса Шевалье, а Жерар продекламировал стихи из “Сирано”…»
Отпуск? Депардьё годами о нем не вспоминал. Его рвали на части, он снимался в одном фильме за другим до изнурения, до того, что его начала утомлять его профессия. Весной 1987 года он решил дать себе отдых — урвать у работы несколько месяцев, чтобы попутешествовать по свету, посетить Китай, Южную Америку, Скандинавию. Таким способом он намеревался вырваться из круга забот, обязанностей и требований профессии. В общем, это ему почти удалось; но странствования не мешали мысленно готовиться к тому, что ожидало его в Париже по возвращении, в сентябре следующего года: новая роль, новый яркий персонаж — скульптор Роден в «Камилле Клодель». Заглавную роль исполняла Изабель Аджани.
Со времени работы над «Барокко» прошло десять лет, а обоим актерам так и не удалось больше встретиться на одной съемочной площадке. Аджани сама решила пригласить Депардьё, после того как побывала на съемках картины «Под солнцем Сатаны». Встреча произошла в Монтрей-сюр-Мер, в романтической обстановке «Отель де Франс» у крепостной стены. Депардьё вспоминает: «Она явилась туда, как королева: “Ты мне нужен для Родена!”» Изабель подробно рассказала о том, как ей удалось приобрести права на биографию у Рен-Мари Пари, внучки Поля Клоделя. Актриса еще не закончила свой рассказ, как вдруг весь город погрузился в кромешную тьму. «Вырубилось электричество, причем везде, — продолжает Депардьё. — Пошел снег, принесли свечи, и мы всю ночь разговаривали о Камилле Клодель и Родене. Она была вся в теме, говорила об этом очень хорошо. Она хотела, чтобы я прочел несколько книг о Родене, о Третьей Республике, о месте женщин во Франции конца XIX — начала XX века… Надо сказать, ей довольно легко удалось меня уговорить».
Чтобы проникнуться жизнью четы скульпторов (Камилла Клодель была ученицей, а затем любовницей Родена, пока не сошла с ума), актеры не раз побывали в мастерских Национальной школы изобразительных искусств, разместившейся на месте бывшего монастыря на улице Бонапарта в Париже. Не для того, чтобы научиться лепить, а чтобы перенять движения, познакомиться с предметом. Это были всё те же побуждения актерского ремесла, которое выражается в исполнении, а не в анализе характера. Первое ознакомление с материалом дополнили рабочие встречи с режиссером Бруно Нюйтеном, снимавшим свой дебютный фильм. «Мы много разговаривали с Бруно и Изабель, читали одни и те же книги, — вспоминает Депардьё. — Мне в первую очередь представлялись позы, жесты, дыхание. В то время они иначе выговаривали слова, говорили медленнее. Как только ты — Роден, ты уже, ясное дело, смотришь на вещи не так, как нормальный человек…»
Оба актера старались как можно ближе подойти и к психологии своих знаменитых персонажей. Для Аджани это было легко: ее уже давно привлекали женщины с необычной судьбой, захваченные водоворотом роковых страстей: «В жизни женщины всегда есть трагедия. Всегда есть некий драматический путь, на котором расцветает ее женственность. Пока я занимаюсь этой профессией, я буду говорить о том, что близко мне самой. Это правда, у меня непокорный характер. Совершенно естественно, что меня это привлекает, но не только это». «Это была невыносимая эпоха для женщин, — дополняет, со своей стороны, Депардьё. — Мужчины были дураками, и именно это интересно показать в исторических персонажах. Роден, совершенно бессильный перед любовным безумием Камиллы, переживал из-за этого до конца жизни и на смертном одре звал свою жену: “Камилла, Камилла…” — “Которая, господин Роден? Парижская?” Но фильм Бруно Нюйтена не называется “Огюст Роден”, я там всего лишь тень; важнее было показать Камиллу Клодель. В этой тени я сумел вывести на свет трусость гения, маленького человека. Если бы я играл великого Родена, то, наверное, не дошел бы до этого».
Несмотря на неизбежные критические выпады, например, со стороны журнала французских гомосексуалистов «Ге Пье Эбдо», раздраженного шумихой в прессе в связи с выходом фильма на экраны в декабре 1988 года, «Камиллу Клодель» приветствовали в мире киноискусства как настоящее событие (Депардьё выступил также сопродюсером картины). Одни подчеркивали режиссерское мастерство Нюйтена, другие восхищались великолепной игрой двух главных актеров: «Изабель Аджани привносит главное наполнение: ум Камиллы, ее пыл, ее волю. <…> Такой великий актер, как Депардьё, легко входит в образ, костюм и бороду грозного Огюста. Разумеется, он тоже безупречен».