Жерминаль (Перевод Н Немчиновой)
Шрифт:
– Оставь меня в покое. Поменьше кофе пей.
– А как же насчет моего мужа?
– спросила, в свою очередь, Маэ.
– Вы бы зашли к нам, осмотрели его... Очень ноги у него болят. Все не проходит ревматизм.
– Да это ты его изводишь... Оставь меня в покое!
Обе женщины, остолбенев, смотрели вслед убегавшему от них доктору. Обменявшись безнадежным взглядом, они пожали плечами.
– Ну-ка, зайди к нам, - сказала Левак.
– Знаешь, есть новости... И кофе не мешает выпить. Свеженького заварила.
Маэ сперва отказывалась, но вскоре сдалась: ну что ж, чуточку можно выпить, чтобы не обидеть соседку. И она зашла.
В комнате было необыкновенно грязно: на полу и на стенах жирные пятна,
– Погоди, я сейчас подслащу, - сказала жена Левака и положила в кофейник сахарного песку.
Она была на шесть лет старше жильца и безобразна до ужаса: изношенная, с обвисшей грудью, с обвисшим животом, с плоской физиономией, украшенной седеющей щетиной, всегда растрепанная.
Бутлу принял эту связь совершенно просто, не разбирая, как ел он, не разбирая, похлебку, в которой попадались чьи-то волосы, как спал он, не разбирая, в постели, на которой простыни меняли раз в три месяца. Эта связь входила в условия найма жилья. Левак любил говорить, что денежки счет любят.
– Знаешь, что я хотела тебе сказать?
– продолжала жена Левака.
– Вчера жена Пьерона все крутилась около "Шелковых чулочек". Потом встретилась со своим ухажером за кабаком Раснера, и они вместе улепетнули по берегу канала... Ну, каково? Вот бессовестная! А еще мужняя жена!
– Ну что ж!
– подхватила Маэ.
– Пьерон до женитьбы таскал штейгеру кроликов, а теперь свою жену преподносит. Это дешевле обходится.
Бутлу разразился зычным хохотом, обмакнул в подливку кусок хлеба и сунул его в рот Ахиллу. Хозяйка и гостья, облегчая себе душу, все судачили о жене Пьерона. И ничего в ней нет красивого, нисколько не лучше других, кокетка, и больше ничего. Целыми днями смотрится в зеркало - не вскочил ли на морде прыщ, намывается, мажется, помадится. Ну что ж, в конце концов это дело мужа. Нравится ему такое кушанье - пусть ест. Ведь некоторые мужья до того начальнику хотят угодить, что готовы за ним ночные горшки выносить, лишь бы он сказал: "Спасибо". Наконец сплетницы умолкли: пришла соседка, держа на руках девятимесячную девочку - второго ребенка Филомены. Приходить к завтраку домой мать не могла и договорилась, чтобы малютку приносили к ней в сортировочную, и там, присев на куче угля, кормила ее грудью.
– Смотри-ка, а я вот и на минуту не могу отойти от своей девчонки, сразу орать начинает. Такая горластая!
– сказала Маэ, глядя на Эстеллу, заснувшую у нее на руках.
Но ей все-таки не удалось избегнуть объяснения, которого жена Левака упорно требовала взглядом.
– Слушай, как-никак, а ведь дело-то надо кончать.
Еще недавно обе матери без всяких переговоров пришли к единодушному решению: не спешить с этим браком. Мать Захария хотела, чтобы сын как можно дольше приносил домой свою получку, а мать Филомены из себя выходила при мысли, что она лишится заработка дочери. К чему торопиться? Жена Левака даже предпочитала держать внука у себя, пока он был единственным ребенком; но когда он стал подрастать и на него пошел хлеб да когда родился второй ребенок, держать дочь в доме стало убыточно, и мать Филомены с яростной настойчивостью старалась сбыть ее с рук, не желая "докладывать своих" на ее содержание.
– Захарий уже призывался, тянул жребий, - продолжала она разговор.
–
– Отложим хоть до весны, - смущенно ответила Маэ.
– Вот беда-то! Такая, право, досада. Как будто не могли они подождать! Сперва женились бы, а потом детей плодили!.. Честное слово: собственными своими руками удавлю Катрин, если она вздумает дурить.
Жена Левака пожала плечами.
– Да брось ты! Будет и с ней то же самое. Как у всех.
Бутлу спокойно, словно был у себя дома, порылся в буфете, отыскивая хлеб. На углу стола лежали картофелины и головки лука, - хозяйка собиралась сварить для мужа суп; она двадцать раз принималась чистить овощи и бросала, увлеченная бесконечными пересудами с кумушками. Наконец она все-таки решила приняться за работу, но вдруг вновь выпустила из рук нож и картофелину и уставилась в окно.
– Что это там? Кто такие?.. Ой, да это сама госпожа Энбо с какими-то людьми. Смотри-ка, зашли к Пьеронам.
И тут обе женщины снова напустились на жену Пьерона. Глядите-ка, что делается! Всякий раз как Компания показывает поселок приезжим господам, их сразу же ведут в дом Пьерона. Потому как там чистота! Гостям поди не рассказывают про шашни его жены со штейгером. Отчего бы ей не наводить чистоту, когда у нее любовники по три тысячи франков жалованья получают при готовой квартире и отоплении; от них ей немало перепадает - и деньгами и подарками. Сверху там всегда чисто, а внутри одна грязь. И все время, пока посетители находились в доме Пьерона, собеседницы трещали без умолку.
– Вон, смотри, выходят, - сказала наконец жена Левака.
– Дальше куда-то пошли... Смотри-ка, милая, да они, никак, к тебе идут!
Маэ перепугалась. Кто его знает, а вдруг Альзира не убрала со стола? Да и суп тоже до сих пор не сварен! И, пробормотав: "Счастливо оставаться", она помчалась домой, не глядя по сторонам.
Но в доме все блестело чистотой. Видя, что мать не возвращается, Альзира, с очень серьезным личиком, повязалась передником и принялась сама готовить суп. Она сходила в огород, выдернула из грядки последние луковицы порея, нарвала щавеля и принялась чистить картофель; на огне в большом котле грелась вода, - мужчинам и Катрин, вернувшись домой, надо было помыться. Анри и Ленора, по счастливой случайности, сидели смирно и с сосредоточенным видом раздирали на части старый календарь. Старик Бессмертный молча курил свою трубку.
Маэ не успела отдышаться, как в дверь постучалась г-жа Энбо.
– Вы разрешите, голубушка? Можно к вам?
Супруга директора, высокая и статная белокурая дама, немного отяжелевшая в сорок лет, все еще была великолепна своей зрелой красотой; она улыбалась с деланной приветливостью и старалась скрыть, что опасается испачкать свое изящное шелковое платье бронзового цвета, выглядывавшее из-под черной бархатной накидки.
– Входите, входите!
– говорила она своим спутникам.
– Мы никому не помешаем... Ну как? Тут тоже чисто, не правда ли? А между тем у этой славной женщины семеро детей! Не менее опрятно в домах у всех наших рабочих. Я вам говорила, что Компания берет с них за квартиру только по шести франков в месяц. А у них тут большая комната в нижнем этаже, две спаленки наверху, подвал и садик.
Господин с орденской ленточкой и дама в меховом манто, приехавшие утренним поездом из Парижа, растерянно озирались, глаза у них были какие-то испуганные, а лица смущенные: по-видимому, их ошеломило внезапное столкновение с совершенно незнакомым им миром.
– Ах, еще и садик!
– восхитилась дама.
– Но это прелестно! Так бы и пожила здесь!
– Угля мы им даем столько, что они весь не сжигают, - продолжала г-жа Энбо.
– Два раза в неделю к ним приходит врач; а на старости лет они получают пенсию, - хотя из заработной платы никаких вычетов за это не производится.