Жернова истории
Шрифт:
Вечером в субботу, вспомнив о необходимой экипировке для вылазки на пляж, лихорадочно перерываю свой гардероб. Помнится, тут куда-то были засунуты вполне приличные купальные трусы…
Вообще, дела с моей памятью обстояли очень необычно. И дело было даже не в том, что внезапно, непредсказуемо и совершенно помимо моей воли всплывали у меня в голове с необычайной точностью и подробностью сведения, которые в лучшем случае когда-то слышал вполуха либо торопливо пробежал глазами. Тем более что это свойство, ярко проявившись несколько раз, вроде бы стало угасать. Гораздо более странным было то, что воспоминания Осецкого до моего попадания в его тело воспринимались как мои собственные. Как
При этом в памяти сохранялись и отношение Осецкого к людям и событиям, и его личностные оценки, несмотря на то что его личность, можно сказать, уже полностью исчезла, вытесненная моею собственной. Причем произошло это почти внезапно. По моим догадкам, личность «вселенца» (моя то есть) была перенесена в тело Осецкого еще где-то в июле 1923 года. Именно это, вероятно, повлияло на поведение Виктора Валентиновича, заставив его изменить свое намерение остаться на работе в Италии. Но это было всего лишь влияние, не осознававшееся «реципиентом», а только вынуждавшее его дергаться от противоречивых желаний. А вот в конце августа «вселенец» как-то скачком подавил и вытеснил личность Осецкого – и именно тогда я наконец осознал, куда, в когда и в кого я попал. Лишь в конце этого первого дня личность Осецкого еще попыталась всплыть в теле, погружающемся в сон, – но это была уже слабая, мимолетная тень, тут же канувшая в Лету.
Таким образом, я владел и памятью, и восприятием Осецкого, при этом полностью оставаясь самим собой. Поэтому и поиски в гардеробе довольно быстро увенчались успехом. Найденные купальные трусы и одно из лежавших там же на полке полотенец пришлось положить в свой портфель, ибо какой-либо сумки, более подходящей для такого случая, у меня попросту не было. А с солдатским сидором ехать на пляж как-то не комильфо…
С утра в воскресенье, позавтракав, умывшись и побрившись, надел летние парусиновые туфли, светлые брюки и белую рубашку апаш (косоворотку, которая тоже у меня имелась, после недолгих колебаний отверг – среди публики, отдыхающей в Серебряном Бору, в ней я выглядел бы чужеродно). Дойдя пешком до Пречистенских ворот, сел на «Аннушку», проехал по бульварам до Страстной площади, откуда было два шага до Большого Гнездниковского переулка. Лида уже ждала меня в полной готовности.
Мы вышли на бульвар и направились к Никитским воротам, чтобы сесть на 22-й трамвай, идущий по Большой Никитской и Красной Пресне как раз до Пресненской заставы (заставы – потому, что в XVIII веке это и была таможенная застава на так называемом Камер-Коллежском валу). Оттуда отправлялись по выходным автобусы до Серебряного Бора. Мы шли, не произнося ни слова. Лида и сегодня была необычно молчаливой, а я не решался нарушить ее молчания. Неожиданно, как только мы вышли на бульвар, она взяла меня за руку (чего никогда не делала ранее), крепко стиснув ее в своей ладошке.
Тверской бульвар радовал глаз еще довольно свежей зеленью, наполовину скрывавшей от взглядов домишки, тянувшиеся вдоль него, – в большинстве своем довольно убогие двух-трехэтажные, среди которых редкими гигантами высились четырех-пятиэтажные доходные дома недавней постройки. Впрочем, были там и довольно солидно выглядевшие небольшие особнячки, в их числе – бывший дом московского градоначальника. Миновав долговязую фигуру Климента Аркадьевича Тимирязева, изваянную из темно-серого камня, выходим к трамвайной остановке – дальше можно уже ехать, а не идти пешком.
Дождавшись 22-го номера, забираемся в вагончик, где по летнему времени из окошек были вынуты нижние половинки рам со стеклами. Это позволяло в битком набитом трамвае не слишком страдать от духоты, и в результате я страдал только от неловкости, потому что публика, переполнявшая вагончик, несмотря на все мои усилия, крепко прижимала нас с Лидой друг к другу. Впрочем, девушка, казалось, не только не обращала на это обстоятельство никакого внимания, но даже и слегка приобняла меня, а на ее лице появилось выражение, которое можно было счесть даже за некий вызов, как будто она чувствовала себя со мною наедине, демонстративно отстранялась от окружающей публики. Мне же, несмотря на немалый опыт поездок в переполненном городском транспорте, едва удавалось не покраснеть до кончиков ушей. Ну что, Виктор Валентинович, ведь раньше трамвайная давка в окружении других существ женского пола не производила на вас такого действия, а?
Но вот трамвай пересек Садовое кольцо, выехал на Красную Пресню и достиг наконец Пресненской заставы. Протиснувшись к выходу, спрыгнув с подножки на булыжную мостовую и помогая сойти своей спутнице, я не мог сдержать вздоха облегчения. Теперь надо было, не мешкая, оглядеться, найти, откуда отправляется маршрут на Серебряный Бор, и пристроиться в хвост очереди на автобус.
Очередь, надо сказать, была немалой. Но и автобусов по маршруту ходило уже несколько десятков – и не только специально закупленные Моссоветом в Англии пятнадцать двенадцатиместных автобусов, сделанных на базе известного легкового автомобиля Ford T. Из-за большого наплыва желающих за две недели, прошедшие с открытия автобусного движения, были найдены и спешно отремонтированы в мастерских Мосжилкоммунхоза потрепанные автобусы еще довоенного выпуска. В этих же мастерских снабдили несколько грузовиков кустарными автобусными кузовами – и тоже выпустили их на линию. По сравнению с маленьким «фордом», эти машины вмещали в два-три раза больше пассажиров.
После того как очередной фордик, смешно тарахтя мотором, увез дюжину счастливчиков к пляжам и сосновому лесу Серебряного Бора, Лида решила, видимо, отринуть добровольно взятый на себя обет молчания и вздохнула:
– Это сколько же нам тут придется проторчать?
Вообще-то очередь уже успела подсократиться, и перед нами оставалось не так много людей. Вот хвост за нами достиг весьма внушительных размеров. Прикинув число стоящих впереди, я поделился с девушкой результатами своих подсчетов:
– Ну, на беглый взгляд перед нами народу никак не меньше чем на два автобуса. Так что нам с тобой придется дожидаться третьего.
Но тут, на наше счастье, к очереди подкатил более вместительный «бюссинг», и нам с Лидой удалось-таки влезть в него. Это был не тот трехосный монстр B"ussing NAG GL3, производство которого как раз в этом году начиналось в Германии, а значительно более скромных размеров старенькая модель, имевшая цепной привод на задние колеса (один из двух «бюссингов», сохранившихся в Москве аж с 1908 года). Но, несмотря на почтенный возраст и неблестящее состояние, этот автобус все равно брал на борт вдвое больше людей, чем «форд».
После того как я отдал кондуктору за двоих серебряный полтинник и гривенник, нам посчастливилось занять последние свободные места в хвосте салона. Теперь мы ехали по Воскресенской улице (ставшей в моем времени улицей 1905 года) с относительным комфортом – во всяком случае, не стоя в давке, как в трамвае, а сидя. «Повезло, – подумал я. – Судя по воспоминаниям 30-х годов, в то время автобусы в Серебряный Бор набивались уже под завязку, как и трамваи в городе, так что надо радоваться привилегии сидеть, а не стоять, пока это еще возможно». Пассажирам, присоединившимся к нам у платформы «Беговая», в начале Хорошевского шоссе, сидячих мест уже не нашлось, и они ехали стоя.