Жернова. 1918–1953. Книга седьмая. Держава
Шрифт:
Выехали во второй половине дня спецпоездом с Киевского вокзала. В четырех бронированных вагонах все заинтересованные лица – не менее полусотни человек. Не считая охраны. Время от времени в вагон к Сталину, где помимо него находились Ворошилов, Мехлис и Берия, вызывали конструкторов артсистем, и они на чертежах и схемах рассказывали и показывали, что из себя представляют эти системы, чем они отличаются от старых отечественных и современных зарубежных.
Сталин не выспался, чувствовал недомогание, его выводило из себя косноязычие большинства конструкторов, особенно молодых, точно русский язык не был их родным языком, раздражали их плохо скрываемый страх и ученическая робость перед строгими экзаменаторами. Он старался
Его интересовало буквально все: дальность стрельбы орудий, начальная скорость снаряда, его вес, вес самого орудия, соотношение между основными величинами: сроком эксплуатации в боевых условиях, количеством обслуживающих артиллеристов, способа транспортировки, временем приведения орудия в боевую готовность, скорострельностью, технологией промышленного производства – и все это в сравнении с зарубежными образцами… Он пытался понять, сколько типов орудий нужно для войны в современных условиях, нельзя ли сократить их количество, объединить в одном типе орудия несколько функций… Вчера он кое-что прочитал на эту тему, и раньше читал тоже, но не столь подробно и основательно. Сегодня ему придется быть третейским судьей, нельзя ошибиться. Но большинство конструкторов путались в ответах, то ли не зная этих ответов, то ли боясь подвести свое начальство.
– Черт знает что такое! – проворчал Сталин, когда за очередным главным конструктором закрылась дверь. – И где вы только берете таких недотеп? Если они не могут связно выразить свои мысли, то как оказалось, что они сумели убедить вас в своей профессиональной пригодности? Что вообще, Клим, делается в твоем приходе? Почему ты сам ни черта не знаешь этих людей? Ведь с их пушками тебе воевать!
– Говорить они, конечно, не шибко горазды, но конструктора хорошие, – оправдывался Ворошилов.
– Я не требую от них ораторского искусства! – повысил голос Сталин. – Я требую от них понимания задач и умения эти задачи изложить четко и убедительно…
Сталин встал, прошелся вдоль стола. Спросил:
– Сколько их там еще?
– Один остался, – ответил Ворошилов.
– Кто такой?
– Главный конструктор противотанковых орудий Грабин.
– И что?
Ворошилов пожал плечами.
– Хороший конструктор, грамотный. Не шибко молодой, однако… А пушка у него в общем и целом…
– Может, конструктор он и хороший, – раздался скрипучий голос Мехлиса, – но в политическом плане у него не все ладно.
Сталин глянул на Мехлиса, хмыкнул:
– Ты, Мехлис, в каждом человеке пытаешься отыскать одни недостатки. А конструктора – это люди как бы не от мира сего: у них на уме одни чертежи да схемы, всякие там расчеты. – Сталин сел, положил на стол руки, вперился взглядом своих табачных глаз в начальника Главного политического управления Красной армии, повысил голос. – Что я, не вижу, что ли, что вы их всех застращали: слово лишнее боятся произнести. Вы мне это бросьте! Хватит! Большая чистка закончилась. Меня не интересует, что у него в политическом плане: он на членство в ЦК партии не претендует. Меня интересует, что он из себя представляет как конструктор. Кстати сказать, Лаврентий, – Сталин поворотился к Берии, – у тебя в лагерях полно инженеров и конструкторов. Лес валят. Землю копают. Всех собери и распредели по конструкторским и проектным бюро. Пусть занимаются делом. А то получается так: по золоту ходим, а нагнуться и поднять – лень.
– Прикажете амнистировать? – блеснул стеклами пенсне Берия.
– Кого амнистировать, кого держать в закрытом режиме… Давайте вашего противотанкиста.
Вошел человек лет сорока, среднего роста, в больших очках. Остановился в дверях.
– Проходите, товарищ Грабин, – пригласил Сталин, показывая рукой на стул в конце стола. – Садитесь.
– Спасибо, товарищ Сталин, – произнес Грабин, сел, положил перед собой папку с бумагами.
– Охарактеризуйте коротко свое орудие.
Грабин вскочил, заговорил несколько резковатым голосом, четко отделяя слова друг от друга:
– Дальность стрельбы прямой наводкой до тысячи метров. Пробивная способность снаряда двести миллиметров броневой стали. Сектор стрельбы – шестьдесят градусов, калибр семьдесят шесть и два десятых миллиметра, транспортировка конная и механическая. Орудие может использоваться в качестве башенного для средних танков…
Сталин задал несколько вопросов, удовлетворенно кивая на каждый ответ головой. Грабин так же четко, будто диктовал текст машинистке, ответил на все вопросы.
– Спасибо, товарищ Грабин, – поблагодарил Сталин. И добавил: – Вы хорошо знаете свое дело. Я думаю, ваше орудие пригодится Красной армии в самом ближайшем будущем.
– Я тоже на это надеюсь, товарищ Сталин, – произнес Грабин.
– Вот это другое дело! – кивнул Сталин в сторону двери, за которой скрылся Грабин. – Теперь я понимаю, почему морщится нарком обороны: с таким товарищем работать не просто. Это верно. Зато польза от него вдесятеро большая, чем от десяти угодников.
Никто ничего на это не сказал.
Поезд, замедляя ход, повизгивал тормозами. За окном потянулись неказистые домишки какой-то деревушки, зеленеющие поля. По полю лошадь тащила борону, мужик в красной рубахе навыпуск погонял ее длинной хворостиной. То же самое в свое время делали отец этого мужика, дед и прадед. Трактор сюда придет еще не скоро: сталь, потребная для трактора, люди, потребные для его производства, и деньги, чтобы это все оплачивать, используются для делания пушек и танков. Жестокая необходимость…
Поезд остановился на маленьком полустанке, дальше поехали на машинах. Щебенчатая дорога, как видно, только что подправленная, с еще свежими кучами гравия по сторонам, тянулась по лесу, лоснилась многочисленными лужами после недавней грозы. Гроза ушла на восток, светило солнце, лес словно плыл куда-то в дымке испарений.
Полигон открылся неожиданно: деревья вдруг раздвинулись в обе стороны, и взору Сталина предстала холмистая местность, по которой, казалось, прошел пьяный пахарь гигантским плугом, разворотил поле, не пробороновал, не бросил ни зерна, плюнул и пошел дальше. И вот это поле зарастает сорняком, кустарником, крошится на куски глубокими оврагами.
Едва заглохли моторы машин и перестали хлопать дверцы, установилась вдруг такая тишина, что стало слышно, как на разные птичьи голоса звучит опушка леса, заливается над крышей приземистого здания скворец, издалека доносится голос кукушки, стучат колеса, идущего вдалеке поезда. Потом где-то в стороне прозвучала громкая команда и замерла на длинном звуке «о-ооо!»
Масса людей, стеснившаяся позади Сталина, глухо гудела сдержанными голосами. Начальник Главного артиллерийского управления Красной армии командарм первого ранга Григорий Иванович Кулик, высокий и широкий одновременно, с круглой обритой головой и кисточкой усов под носом, подбежал тяжелой рысью, доложил Сталину, что новые артсистемы готовы к осмотру. Он стоял в одиночестве перед толпой военных и штатских, выгибал широкую грудь, украшенную орденами, смотрел поверх головы Сталина, ожидая его решения.